месте с раскрытым ртом. Мне открылась картина более поразительная, чем
появление спасателей! Девчонка все еще стояла под водопадом, наслаждаясь
ласками его тугих потоков. Вода от яркого солнца превратилась в жидкое золото, а
радуга брызг еще более усилилась и заискрилась, окутывая уже всю площадку
прекрасными
бриллиантами. Изумруды, рубины, сапфиры, топазы сверкали теперь и на камнях, и
на мхе, и на траве, бежали по ручейкам вниз. Усиливающийся ветер колыхал
марево, и от этого самоцветы росы переливались еще прелестнее, еще сказочнее.
Пашка была одета в одну «ночнушку», которая уже изрядно промокла и теперь
плотно облегала ее оказавшуюся такой изящной фигурку. Я невольно вспомнил сцену
на болоте, и сердце мое обдало жаром стыда и волнения. Прекрасная нимфа вновь
предстала перед моими глазами во всем своем волшебном великолепии. Не желая
смущать девчонку, я отпрянул в сторону и поспешил наверх, так ничего ей и не
сказав…
Вернувшись на вершину, я
уже вполне отчетливо увидел приближающееся к горе воздушное средство. Правда, им оказался не вертолет, а самолет-«кукурузник», покачивающий крыльями от
сильного бокового ветра. Я замахал руками и заскакал по площадке, пытаясь
привлечь его внимание. Оглушив все вокруг ревом мотора, самолет прошел совсем
рядом — да так, что я даже увидел пилотов, звезды на крыльях, бортовой номер и
окошки иллюминаторов. Скорее всего, это был вовсе не самолет спасателей, а
транспорт какой-нибудь геологоразведочной партии. Интересно, были ли пилоты в
курсе нашего положения или же могли принять нас просто за туристов-дикарей, ползающих по скалам? Как бы то ни было, но меня заметили! Проходя мимо, самолет
покачал мне крыльями и, как показалось, летчик даже помахал рукою. Сесть ему
здесь, конечно же, было негде, и он взял курс на свою базу — куда-то в сторону
вечно дымящихся болот. И все же главное — нас, наконец, заметили! О нас теперь
узнают и сообщат куда и кому нужно! Теперь остается только дождаться вертолета
или вездехода спасателей. И если б не эта совсем близкая гроза, можно было бы
считать дело сделанным. А буря все неумолимо наседала! Ее передовые ряды
полностью овладели солнцем и оно, отчаянно отбиваясь, раскидало во все стороны
еще яркие и горячие лучи. Однако через пару мгновений все было кончено. Правая
сторона гряды окуталась мраком, и ветер стал с каждой минутой нарастать и
свирепеть. Стоять наверху становилось все труднее. Проводив взглядом самолет, я
оглянулся и увидел Пашку. Она карабкалась ко мне, хватаясь руками за корни и
пучки травы. Я помог ей подняться.
— Что там? Вертолет был?
— спросила она, тяжело дыша.
— Нет, самолет. Но он
меня заметил! Теперь живем! О нашем местонахождении сообщат спасателям!
— Здорово! — оживилась
Пашка.
— Как искупалась?
— Потрясающе… Вода
такая живая!
После купания девчонка
выглядела такой свежей, чистой и прекрасной, что я невольно залюбовался ею.
— Зря ты не стал! Так
здорово!
— Зато упустили бы
самолет! А искупаться-то я еще успею! Смотри, какой душ к нам приближается!
Пашка даже ахнула и
перекрестилась, увидев тучу.
— Эх, принесла же ее
нелегкая! — сплюнул я. — Теперь вертолет будет ждать, пока она пройдет! А я
гляжу, она настроена весьма решительно! Как тогда на пароме, помнишь?
— Ой, что же нам делать?
— испуганно поежилась девчонка.
— Надо уходить отсюда,
пока не поздно!
— Но куда?! В лес?
Раздался протяжный удар,
и все небо с юга на север осветилось ослепительно-яркой молнией.
— Ой, мамочки! —
зажмурилась девчонка и, перекрестившись, стала шептать слова молитвы, взяв меня
за левую руку.
— Вот что. Ни в лес, ни
на заимку нам уже не успеть! Давай спустимся опять в подземелье! Там, я думаю, теперь будет самое надежное укрытие, как в бомбоубежище.
— Точно! — обрадовалась
Пашка, и мы, помогая друг другу, стали спешно спускаться к водопаду. Ветер уже
выл и рвал с неистовой силой. В лесу стоял жуткий треск, и он шумел, точно
бурное море, перекатывая зеленые волны крон. Накрыть нас туче так и не удалось!
Когда она, разъяренная нашим бегством, отдала приказ своим стрелкам открыть
огонь на поражение и когда тугие хлесткие струи дождя и яркие стрелы молний
полетели на землю, мы уже лезли в темный прохладный коридор горного лабиринта.
Уходя подальше от бури, снова вернулись в ледяной зал. Однако долго там
задержаться не смогли — начал пронимать холод. Плечи ведь у меня были голые, а
мокрая «ночнушка» Пашки быстро остывала, сковывая все тело. Мы, увидев какой-то
отросток в стене, прошли по нему в кромешной мгле к самому сердцу горы!
Оказавшись в более-менее просторной галерее, где было не так прохладно, мы
разместились пережидать грозу. Когда глаза немного привыкли к темноте, стали
различать причудливые каменные нагромождения. Где-то в отдалении слышалась
водяная капель. Больше никаких звуков не раздавалось. Пахло как в старом
подвале современной многоэтажки. Мы сидели на шершавых камнях и… потихоньку
замерзали. Снова пришла мысль о змеях: где-то же должны и они скрываться от
дождя? Я почиркал зажигалкой, но с таким огоньком мало что увидишь… Да и газ
был уже на исходе. Надо было сэкономить его хотя бы для костра. Здесь же
зажигать было нечего: одни камни, куски льда и глины. Спохватившись, Пашка
достала из кармана огарочек монастырской свечки. Я зажег его, и мы от нечего
делать осмотрели грот. Интересного тут было мало: камни, камни и камни, представляющие из себя разные фигуры и нагромождения. Сосулек было мало и
виднелись они лишь на самом верху темных сводов. Выходов из этого мешка тоже не
оказалось.
Вода просачивалась
откуда-то сверху через невидимую щель в стене, падала на камни и уходила в
глубь горы. Змей, к счастью, мы нигде не заметили, зато наверху в темноте кто-то
зашевелился и запищал. Пашка вскрикнула и спряталась за меня. Над головами
что-то прошелестело, и кто-то вылетел в коридор, через который мы сюда пришли.
— Это, наверно, летучие
мыши! — предположил я.
Мы снова сели на
каменное возвышение. Свечка быстро догорала и уже щипала пальцы. Я положил ее
рядом. Она разлилась небольшой лужицей, погорела еще минут десять и погасла, выбросив напоследок прощальное облачко сладковатого дыма. Снова все погрузилось
во мрак. Пашка все больше и больше замерзала и невольно жалась ко мне, но тепла
от меня исходило маловато, у самого плечи подернулись гусиной кожей. А ей —мокрой, — конечно же, здорово доставалось от холода подземелья.
— Интересно, когда
закончится эта гроза? — тихо произнесла девчонка, и я увидел голубое колечко
пара, вырвавшееся из ее рта.
— Боюсь, что не скоро, —
вздохнул я. — Помнишь, как в ту первую нашу ночь в пещере буря гудела всю ночь?
Эта на нее тоже очень похожа…
— А здесь
прохладненько… — поежилась моя спутница и поплотнее укуталась в свое платье, ее влажные косички понуро повисли на груди.
Мыши изредка пролетали
над нами, пищали, шелестели крыльями — короче, жили своей привычной жизнью, не
обращая на нас никакого внимания.
— Вот, Паш, сидим тут как
Эхнатон и Нефертити, и грот этот — чем не пирамида? И зачем мне в Египет ехать?
— А я бы сейчас,
наверно, согласилась туда отправиться… Там теплее… — и она опять сильно
поежилась.
Желая как-то убить
время, я спросил:
— Паш, а о ком ты читала
тогда на пароме?
— Я читала про нашего
российского богатыря святого Меркурия Смоленского.