— Расскажи, пожалуйста!
— и я осмелился взять ее ледяную ладонь в свои руки.
Девчонка, подрагивая от
холода, начала свой рассказ:
— Это было в XIII веке.
Русь тогда разоряли татары. Много людей было убито и порабощено. Всюду царило
запустение, поля некому было обрабатывать, дикие звери ходили по ним и поедали
трупы, которые тоже некому стало хоронить. Церкви и монастыри были разграблены, а монахи перебиты. Захватчики не знали жалости. Они связывали пленников их
собственными волосами и гнали перед собой, как скот, нанося удары кнутами. Хан
Батый разорил Киев, Москву и подошел к Смоленску.
Передовой отряд врага
уже вышел к стенам города. Командовал этим полком один великан, который воевал
вместе со своим сыном. Сила их была необычной, и многие русичи полегли от их
рук. Ужас охватил жителей Смоленска, когда они увидели этого жестокого исполина
во главе надвигающегося войска. Они поняли, что если враг войдет в город, то
всех их ждет мученическая смерть. И тогда они стали усердно молиться Божией
Матери о заступничестве. В это время в Смоленске жил святой Меркурий. Родился
он на Западе от благородных родителей, державших веру православную. Юношей он
переселился в Смоленск и поступил на службу к местному князю. Меркурий был
высоким, сильным и крепким духовно, так как с детства вел жизнь благочестивую.
Слыша о зверствах татар, святой воин скорбел душою и горел желанием положить
душу свою за веру Христову. И молитва его была услышана. Ночью в соборном храме
города перед иконой Богородицы молился один пономарь и просил Царицу Небесную
избавить город от врагов. И вдруг он услышал голос: «Иди к рабу Моему Меркурию
и тихо скажи ему: “Меркурий! Тебя зовет Владычица! Ступай в военных доспехах
на врагов!”» Пономарь удивился, но повеление исполнил. Он застал Меркурия
на дворе, где святой воин молился Богу. Он был уже во всеоружии. Когда пономарь
передал ему слова Богородицы, то они вместе пошли в храм. Святой упал на колени
перед иконой и стал слезно молиться о помощи и заступлении. И опять раздался
голос: «Раб Мой Меркурий, я посылаю тебя, чтобы ты отразил врагов от града сего
и защитил храм сей. Враги втайне задумали в эту ночь напасть на град и разорить
его. Немедленно ступай навстречу врагам. Не бойся, ты победишь вражеского
воеводу. Я не оставлю тебя. В сей битве ты победишь врагов и сам получишь от
Господа венец победы и вечного блаженства!» Услышав это, Меркурий очень
обрадовался и быстро отправился на указанное место. Была глубокая ночь. Не
ожидая
скорого нападения врагов, жители спали крепким сном. Тихо и незаметно прошел
Меркурий около стражи, дремавшей у ворот, и пришел в стан врага, готовящегося к
нападению. Выхватил воин свой меч и со словами «Пресвятая Богородица, помоги
мне!» кинулся на врага.
Первым он поразил
наглого и безжалостного великана. Тот, увидев вдруг перед собой русского воина, опешил и лишился сил. Много и других врагов из передового отряда положил
Меркурий. Остальные в ужасе разбежались. Отойдя в сторонку, святой стал молиться
и благодарить Богородицу за дивное и славное заступление.
Тем временем враги
получили подкрепление и снова устремились на Меркурия. Но воин Христов, призывая имя Господне, опять поразил их. Враги со срамом побежали.
«Горе нам! — вопили они.
— Нельзя нам устоять против сего воина, ибо вместе с ним нас поражают некие
молниеносные мужи! А над ними видим мы лучезарную Жену!» Сын убитого великана, желая отомстить за гибель своего отца, подкрался и коварно напал на святого
Меркурия! — тут Прасковья вздохнула и замолчала.
— Ну и что же дальше?
Дальше-то что было? — спросил я с интересом.
— А дальше?.. Дальше ты
уронил бутылку… — печально произнесла девчонка и опять вздохнула, стуча
зубами. — Я так до конца и не дочитала…
Мне стало очень стыдно и
неловко за тот мой поступок на пароме, но гордость все же вновь взыграла во мне
и, желая оправдаться, я выпалил:
— Ну, я же не
специально! Паром тогда сильно качало ветром… — и еще больше покраснел от
того, что еще и солгал.
Благо, что в гроте было
темно и девчонка ничего не заметила. Какое-то время мы молчали, только Пашка
шмыгала носом и тяжело дышала от холода.
— Вот что, Паш, пойду-ка
я посмотрю, не прошла ли буря, — сказал я, вставая с камней.
— Я с тобой! — поднялась
следом и девчонка.
— Да сиди! Я быстро! Никто
тебя тут не тронет, не бойся. Одни мышки, да и те — летающие! Они, видишь, не
злые.
— Нет, я тоже пойду!
Надо поразмяться, а то я совсем замерзла.
— Ну ладно, пошли.
Мы осторожно выбрались
из каменного мешка, миновали черный коридор, а затем прошли ледяной зал. Пашка
плелась следом, постукивала зубами и постанывала от холода. Бедняжка, ей так
хотелось искупаться под водопадом, а вот обсохнуть так и не пришлось… Хорошо
еще, что я не намок. Приблизившись к выходу из горы, мы отчетливо услышали
грохот падающих камней, удары молний, рев ветра и раскаты грома. Буря, похоже, была еще в самом разгаре! Вдали виднелся тусклый свет, проникающий через выход
к водопаду. Оставив девчонку на месте, я продвинулся вперед на разведку. Здесь
был страшный сквозняк, снаружи залетали крупные холодные брызги, остро пахло
хвоей и мокрой землей. Выход оказался почти полностью завален сошедшим с горы
оползнем.
«Эге! — подумал я. — Да
там, видать, творится нечто ужасное! И лучше нам на поверхность не
высовываться!»
И еще подумал, что надо
бы сходить проверить другой вход в гору, через щель, а то еще замурует нас
здесь, как фараонов, и превратимся мы в закоченевшие мумии. Я вернулся к Пашке, и мы тронулись в обратный путь. Хуже всего нам было идти через ледяной зал.
Холод здесь пронимал до самых костей. И уже было совсем не до дивных красот
природы… Добравшись до щели, я отметил, что здесь пока все в порядке, только
сверху так сильно льет, похлеще Пашкиного водопада, что и головы не высунуть.
Коридор ближе к выходу уже заливало грязной водой, поэтому, чтобы не промочить
еще и ног, я близко подходить не стал. У входа-выхода было светлее, чем в
гроте, зато тут сильно сквозило, что было гораздо опаснее тихого холода. Делать
нечего, пришлось возвращаться к мышам. Мы снова забрались на каменный выступ и
прилегли на нем, тесно прижавшись друг к другу озябшими спинами. Девчонка
сильно дрожала и никак не могла согреться. А я не знал, чем ей помочь, как
согреть, ободрить и утешить. От холода голос мой вновь сел, и стал острее
чувствоваться голод. Пашка, боясь прикусить от дрожи свой язык, тоже молчала, лишь судорога часто пробегала по ее хрупкому телу. Время тянулось мучительно
долго. Здесь, в этой гробнице, мы не знали, что происходит вокруг, день сейчас
или уже ночь. Ни звука, ни запаха, никакой весточки снаружи…Только холод, голод, тьма да действующая на нервы монотонная капель в отдалении… Карцер да
и только, для особо провинившихся преступников, средневековый каземат… Эх, зря Пашка не взяла с собой побольше еды. Сухарики бы и то нам сейчас здорово
пригодились бы! А то, поди, теперь сидит в нашей заимке какой-нибудь довольный
сасквач и навертывает тараночку, причем вместе со всеми потрохами… От этих
мыслей рот наполнился слюной. Желая отключиться от плохих мыслей, я стал думать
только о хорошем. Однако это давалось с трудом. А подумалось, что вот недельку
мы уже отгуляли, и тур дает курс на второй круг: опять внезапная ранняя буря, пещера, тоскливая ночь и холод, проникающий повсюду… А что же потом? Опять
болото, шалаш, поляна, Берендей? Ну уж нет! И я прогнал дурные мысли. Завтра