уже все будет кончено. Лишь выйдет солнышко на небосклон, так вертолет сразу и
прилетит. Ориентир ими уже получен, и, кружа над грядой, они нас вмиг заметят.
Пережить бы вот только эту ледяную бесконечность…
Еще не хватало нам
замерзнуть среди лета! А что, если летчики «кукурузника» не знают о нашей
пропаже? Нет же и нет! — снова успокоил я себя. Поди уж, весь Урал на ушах!
Тетя Клава никому покоя не даст! Должны все знать и искать — от геологов и
браконьеров до спасателей и туристов…
Мысли все путались и
роились, только усиливая тревогу и озноб. И тогда я стал думать о Пашке, о том
зрелище, что открылось мне совсем недавно у водопада. Как это только ей удается
перевоплощаться: то она такая дивная и прекрасная, то опять серая и обычная…
Какая она была классная под водопадом — точно вся вылитая из золота в кружеве
драгоценных каменьев! И вот теперь в своем старомодном платье лежит рядом и
трясется от холода и голода, шмыгает носом и ловит ОРЗ. И совсем не похожа на
сказочную нимфу мещерских лесов… Какое-то время я лежал в сладостной дремоте
и изо всех сил старался согреться. Потом забылся. А заснув, видимо, замерз еще
сильнее. Вскочив, я принялся яростно лупить невидимого врага и выкидывать в
темноте такие коленца, что вездесущие мышки весело засмеялись над моим
выступлением. Освободившись от пут холода, я наклонился над девчонкой. Она
лежала тихо, согнувшись в три погибели, спрятав застывшие ладони в складках
платья. Похоже, Пашка спала тревожным сном. Как бы она окончательно не
замерзла… Я, решив, что времени прошло уже достаточно, пошел к щели взглянуть
на мир Божий. У входа уже не так дуло, но было очень сыро.
И пока мои обмотки
держали воду, я решился выглянуть наружу.
Высунувшись из горы,
огляделся. Буря, кажется, прошла. Ветер почти совсем стих, натешившись вдоволь
над беззащитным лесом. Дождь еще шел — нудный, мелкий и прохладный. Небо было
затянуто густыми свинцово-синими облаками. На одну минутку прямо у горизонта
выглянуло красноватое солнце и, напоровшись на верх сосны, снова скрылось во
влажных лохмотьях неба. Так как солнце почти уже село, то это могло означать
лишь то, что времени сейчас около девяти часов вечера! Повсюду виднелись следы
бури: глубокие размывы на склоне горы и холмов, оползни, мутные ручьи, бегущие
с вершины. Окрестный лес представлял печальное зрелище. Всюду виднелись
поваленные или поломанные деревья, кустарник спутался до неузнаваемости, и
кругом — сучья, хвоя, листья, кора, шишки, куски мха и лишайников. Все
перемешанное в кашу, мокрое, грязное, изодранное… Ни о каком костре сегодня
не могло быть и речи. Да и ходьба по такому лесу будет теперь очень нелегким
испытанием. Темнело быстро, так как небо было затянуло сплошной пеленой туч, а
солнце не давало уже никакой подсветки. Пришлось возвращаться опять в недра
горы. Отыскав свою Пятницу, я подвалился к ней под бочок.
— В общем, теперь ждать
еще целую ночь! В холоде и голоде! Жуткая перспектива… Короче, муш куейс! —простонал я, поудобнее устраиваясь на камне.
— Как там? — прошептала
Пашка, пощелкивая зубами.
— Хорошего мало. Гроза
прошла и все вокруг смешала с грязью… Дождик еще идет. Теперь нам тут до утра
куковать придется…
— Что же так холодно-то!
— простонала девчонка и, встав, стала ходить по подземелью на негнущихся ногах
и размахивать руками. — Я уже совсем задубела…
— Когда спишь — сильнее
замерзаешь! — отозвался я, поеживаясь. — Не зря же говорят: «Не спи, а то
замерзнешь!»
Судьба в наш последний
день решила отыграться за все наше предыдущее везение и загнала нас в это
адское подземелье, обрекая на тяжкие мучения. Не хочу, ребята, описывать вам
всех прелестей той долгой кошмарной ночи под землей. Вспоминая сейчас, сидя в
теплой комнате, о тех часах, проведенных в мрачном гроте, точно в тюремном
карцере, я невольно содрогаюсь и покрываюсь мурашками. Никогда еще я так долго
и сильно не мерз! Мы ложились, прижимаясь друг к дружке, но, начиная дремать, тут же замерзали и, вскакивая, начинали бегать по темным залам подземелья.
Приседали, отжимались, плясали, грели друг другу ладони, зажимая их под
мышками. Согревшись, но устав, ложились на камни, забывались, засыпали, а
уснув, замерзали и пробуждались… И все начиналось по-новому: бурная разминка, сон и холод… Ужас! Больше я вам не скажу никаких подробностей. Извините, ребята, а то я уже начинаю стучать зубами. Я уже сбился со счета, сколько
раундов мы тогда провели, борясь со стужей, как вдруг заснул на редкость
крепко. Проспал, наверное, несколько часов. Проснувшись от резкого писка мышей, я удивился тому, что еще жив и даже не так сильно замерз. «С чего бы это?!» —подумал я. В подземелье ничего не изменилось. Холод все так же витал по его
залам и коридорам, тьма не рассеялась… Приподнявшись, я, наконец, обнаружил
причину тепла. Это была Пашка! Ее тело стало таким горячим, что мне вместо
радости почему-то вдруг стало страшно. Девчонка лежала спокойно, но дышала ртом
— нос уже заложило полностью. Я осторожно коснулся ее лба и отдернул руку, как
от горячей плиты. Какой жар! У Пятницы здорово подскочила температура. Только
этого еще и не хватало!
— Паш, Паш! — позвал я
ее, но Прасковья только промычала что-то невнятное и, еще больше съежившись, так и не проснулась.
Все лицо ее пылало, и
дыхание тоже было горячим. Бедная, бедная моя Пятница, она же заболела!
Я пошел взглянуть на
лес. Дождь прекратился. Ветра не было. На востоке едва брезжил рассвет.
Облачность оставалась еще весьма плотной. А с земли наползал туман, постепенно
разливаясь в бескрайнее молочное море.
Наверное, опять будет
так, как в тот день, когда мы, проведя в пещере свою первую ночь странствий, надеялись на утренний прилет спасателей, да так их и не дождались… А это все
означало, что и сейчас как минимум до полудня вертолёт за нами прилететь не
сможет. И еще неизвестно, что будет после обеда. Может, снова пойдет дождь. Что
же делать? Сидеть тут на горе и ждать развязки нет уже ни сил, ни желания.
Развести костер, чтобы согреться, невозможно — все начисто промокло. Голод уже
проник во все клеточки. Оставалось одно: собрать все свои силы воедино и
совершить
марш-бросок до заимки. А там, отогревшись, наевшись и отдохнув от всех ужасов
прошедших дней и ночей, можно будет спокойно обдумать и план дальнейших
действий. Тем более что Пашке срочно надо в тепло и принять лекарства.
Ход моих мыслей прервало
появление девчонки. Лицо ее было сине-красным, опухшим, тело скорчено. Вид был
похуже, чем тогда в пещерке у реки. Я подошел к ней и взял ее за ледяную
ладошку. Удивился: тело горит, а руки стынут — скверное дело!
— Как ты? — спросил я.
— Что-то плохо… Дышать
трудно… Вся грудь заложена… — прошептала девчонка и как-то болезненно
посмотрела на меня. Куда только делась пронзительность ее взгляда! Недобрые
предчувствия вновь противно заежились у меня внутри. Она дрожала и, несмотря на
жар, все никак не могла согреться. Я отыскал в кармане прихваченные таблетки и
протянул их девчонке.
— На-ка вот, прими…
Станет лучше…
— Без воды не смогу… —
виновато отозвалась Пашка и тяжело глотнула слюну.
— Пойдем обратно в гору,
там есть вода.
Мы вернулись в царство
холода. Я нашел ручеек по звуку капели и, подставив ладони ковшиком под крупные
капли, набрал так немного водицы. Пашка положила в рот таблетку панадола и