слов.
— Да ты что?! —
задохнулся я от волнения.
— Да-да… Это точно…
Теперь уже недолго осталось. Я сейчас видела двоих белых юношей… Они такие
светлые, красивые и манили меня к себе… Это ангелы, я знаю, они пришли за
моей душой… Надо готовиться!
— Да брось ты, Паш,
какие там ангелы! Сон это! Ты скоро поправишься! Ты… должна… — я не знал, что еще и сказать.
Меня душило отчаяние. Неужели
это все правда? Неужели это конец? Я теряю Пашку! Моя Пятница умирает! Так
быстро и безнадежно…
И я ничем, ничем уже не
могу ей помочь! И никто не может помочь! И это после всего, что мы пережили, после всех этих наших незабываемых приключений… Нет же! Нет! Этого не должно
быть! Как же так?! Почему не умер я, а должна умирать она!
— Жор, дай руку, — Пашка
обхватила мою ладонь своими холодными невесомыми пальцами и прижала ее к своей
груди. — Ты за меня не бойся, Жор, мне умереть вовсе не страшно. Наверно, как и
бабушке… Она меня там встретит! И Параскева тоже… С ними ничего не
страшно… И ангелы, они такие добрые и славные… Одно меня только мучает: как
без меня останется мама… Так жалко ее… Ведь я у нее одна, и она всю жизнь
для меня старается, работает… — Пашка всхлипнула.
— Паш, не надо, ну, чего
ты… Ты поправишься, — как-то робко и уже неубедительно произнес я, чувствуя, как слезы давят мне на грудь.
— Нет, Жор, молчи… Там
все уже решено… Я ухожу. Послушай меня, пожалуйста, и не перебивай… Это
очень
важно. А то мне трудно много говорить, и боюсь, что не успею всего сказать, всего, что хочу… Обещай мне, что когда вернешься домой, то сделаешь все, о
чем я тебя попрошу.
— Обещаю! — отозвался я
и пожал ее ладошки.
— Спасибо! Ты хороший, я
тебе верю. Слушай. Пожалуйста, когда встретишь тетю Зою, поклонись ей от меня и
скажи, что я прошу у нее прощения за то, что не послушалась ее на пароме. И еще
скажи, что я ее очень люблю, и маме то же самое передай, что я ее очень-очень
любила и люблю, и всегда буду любить… И пусть они, пожалуйста, не плачут обо
мне, так как там мне будет очень хорошо. Ну вот и все… Я старалась их ничем
никогда не обижать и не огорчать… Подружек своих тоже… Они все меня
простят, я знаю… И учителя… Туристов вот огорчала своими задержками… Если
еще встретишь кого из них, попроси от меня прощения, скажи, что я все это
делала не специально — просто я такая любознательная и нерасторопная… Пусть
не сердятся…
Я глотал слезы и не мог
говорить. Я еще никогда не слышал такой исповеди. Это был какой-то кошмарный
сон! Я видел, как блестят на девичьем лице капельки, падающие из ее ясных глаз.
Но она была в памяти, держалась стойко и говорила все четко и даже как-то
спокойно.
— Жор, ты один остался,
перед кем я должна покаяться… И слава Богу, что ты рядом! И я могу это
сделать… Пойми, я не хочу идти туда ни с каким грехом… А он у меня есть…
Я хотел сказать:
— Не надо, Паш, не
говори, побереги лучше силы. Я вовсе не сержусь. Я все понимаю и все тебе
заранее прощаю!
Но она опередила меня,
будто прочитала мои мысли:
— Нет, Жорка, я должна
тебе признаться! Так мне будет легче… Ты знаешь, я ведь тогда в походе плохо
о тебе думала, считала таким… задавакой, корчившим из себя крутого…
смотрящим на всех свысока и с презрением, не обращающим внимания ни на природу, ни на христианские святыни… Прости, пожалуйста, я ошибалась… Ты оказался
славным парнем… только более мирским и модным, чем благочестивым… И там…
там на лестнице… в башне… я ведь специально тебя толкнула… ты прав… Я
хочу, чтобы ты знал это… Прости мне это, пожалуйста… Я не должна была так
делать, мне так стыдно… Ты меня прощаешь?
— Ну, конечно же! О чем
речь?! Ты знаешь, я ведь тоже тогда о тебе плохо думал. Считал этакой
святошей… и все такое… А там на башне я ведь сам виноват был. Я решил на
тебя наехать, что тебе оставалось делать? А у тебя тогда здорово получилось! —я попытался пошутить. — Я больше на тебя не сержусь, ты совсем другая. Прости
меня тоже, Паш, за все. Ведь я так долго желал тебе зла… И подшучивал над
тобой, и обижал… И там на пароме, знаешь, я ведь специально уронил бутылку…
Отомстить тебе хотел… за башню. Прости, пожалуйста… — я положил свою ладонь
на ее руки.
— Я не сержусь, Жор…
Ты не думай… Ведь мы уже столько вместе пережили… Ты прости, что я все же
увела тебя от Египта, от дома, ведь все это из-за меня началось… Из-за моего
упрямства и самонадеянности… А теперь я оставляю тебя одного… Наверно, меня
тогда и спасать не надо было — раз уж все равно такой конец… Зря ты столько
всего натерпелся… Хотя нет… Зато я смогла все тебе сказать… А это самое
главное…
— Ну, что ты, Паш, что
ты! Не вини себя! Все это ветер-проказник! Я не жалею, честно тебе скажу, что
встретился с тобой, и как мы вместе прожили все эти дни. Это была потрясающая
эпопея!
— Спасибо, Жор, спасибо!
Ты славный! И очень хорошо, что в эти минуты именно ты рядом со мною… Мне
теперь так легко и ничего не страшно… Я смогу спокойно уйти…
Она замолчала. А я вдруг
почувствовал, что должен признаться Пашке в том, что подсмотрел за ней на
болоте, пока она еще здесь, рядом со мной! Но как стыдно было это сделать!
— Паш, Паш, я должен
тебе еще кое-что сказать! — взволнованно начал я. — Мне очень неудобно за этот
поступок, но я хочу признаться… что там… на болоте… ну, помнишь… когда
мы купались…
— На болоте?! — как-то
удивленно переспросила девчонка. — На болоте… Ах да, на болоте… болоте… И
что, что было?
— Ну там я, знаешь…
Нет, друзья мои, вот что
я вам скажу. Совершать проступки мы все мастера. Делаем их легко и необдуманно!
Но как оказывается сложно и стыдно в них каяться! Уж лучше не согрешать, чтобы
не доводить себя до такого положения! Вы знаете, признаюсь вам честно, тогда
мне так и не хватило духа сознаться в своем предательском поступке, даже у
смертного одра девчонки! Внутренний голос возопил: — Не делай этого! Ей
будет от всего только больнее! Она ведь о тебе более высокого мнения. И разве
хорошо ей будет умирать, зная, что ты за ней тогда подглядывал… Ведь она
такая чистая, прекрасная, волшебная… И уверена, что никто так и не узнал ее
тайны! А ты окажешься жалким обманщиком в ее глазах и предателем, и вообще…
Да, стыд взял верх,
каюсь! И я тогда замолчал. Да Пашка ничего и не поняла. Она уже снова бредила…
Сознание ее стало путаться, и она выпустила мою ладонь из своих рук. Я тронул
ее за плечо:
— Паш, Паш, ты не
умирай! Паш, пожалуйста! Как же я буду тут один без тебя-то?! Разве для этого я
тебя спасал из реки? И разве для этого ты вытягивала меня из трясины, чтобы вот
так расстаться навсегда?.. Так ведь не должно быть! Муш куейс! Ведь за нас сами
святые поручились — Георгий и Параскева! Держись, Паш, пожалуйста… — слезы не
дали мне больше говорить.
Чтобы не заплакать, я
встал и сделал три глубоких вдоха. На какой-то миг Пашка вдруг очнулась и, снова нащупав мою ладонь, сказала дрожащим голосом: — Жорка, я не могу этого
от тебя требовать и просить не могу… Но ты просто знай, что я очень хотела
бы, чтобы ты продолжил мое дело… дело нашего Православия… Как я приняла его
от бабушки… Не хочу, чтобы эта нить оборвалась вместе со мною…
— Не волнуйся, Паш, я
сделаю все, чтобы быть достойным святого Георгия, прекрасной Параскевы и тебя, моей славной Пятницы!
— Благодарю! Ты
настоящий друг, Георгий, прости, я в тебя верю… И не грусти без меня… Мне
там будет хорошо. Ну, и не забывай этого путешествия…