«А я — Дайана Мун, — ответила мулатка и взяла его под руку. — Тебя не смущает моя кожа?»
«Нет, я не страдаю расовыми предрассудками».
«Ну вот и отлично. А я сегодня одна», — сказала она полушепотом, будто это могло его заинтересовать.
Лео пожал плечами. «Мун — твое настоящее имя?» — спросил он, чтобы поддержать разговор.
«Конечно, настоящее. А что?»
«Так, ничего. Просто красиво — Лунная Диана. Охотница при луне».
Она повернула голову и, приоткрыв рот, испытующе-томно посмотрела на него.
«У тебя тоже ничего себе имечко. Сердце Льва, — хрипло прошептала она и вдруг залилась хохотом. — Подумать только, у этого паиньки — сердце льва!»
Она зарычала, оскалив свои крупные белые зубы, и легонько укусила Лео Харта в плечо. От неожиданности он оттолкнул ее и сам смутился из-за этого.
«Брось свои дурацкие ужимки, иначе я с тобой никуда на пойду», — сказал он, глядя куда-то в сторону.
«Ну ладно-ладно, — примиряюще ответила она. — Успокойся. Я тебя не съем».
«Надеюсь», — усмехнувшись, сказал он.
Идти им пришлось недолго. Увитый глициниями павильон, в котором черная молодежь собиралась на свои джазовые вечеринки, находился совсем рядом с квартирой Лео Харта, за домом на перекрестке. Раньше он ничего не знал об этом месте, хотя по вечерам отсюда доносилась музыка.
Уже совсем стемнело. На маленькой площадке было сумрачно и душно. Все освещение состояло из пяти больших стеариновых свечей. В центре, посреди разместившейся на полу однородной массы тел, извивался в такт своей блюзовой импровизации саксофонист.
«Куда сядем?» — спросил, оглядев площадку, Лео.
«А вон туда», — Дайана неопределенно махнула рукой в темный угол.
Они осторожно пробрались между слушателями, автоматически поднимавшими головы, в дальний угол, где оказалось два круглых столика. Мулатка подвела Лео ко второму. Лео удивился, увидев белую светловолосую девушку, в одиночестве сидевшую за столом.
«Куда ты запропастилась, Дай?» — не поздоровавшись и едва скользнув по нему взглядом, тоном хозяйки спросила она Дайану.
«Да вот, случайно встретила старого приятеля, сто лет не виделись, — не моргнув глазом, соврала Дайана. — Познакомься. Это Лео Харт».
«Мери Эпл, — ответила девушка. — Садись, что ты стоишь».
Лео сел справа от девушки и приготовился слушать музыку. Недолгое молчание прервала мулатка.
«Дрянь, а не игра, — фыркнув, сказала она. — Нет в ней настоящей крови».
Лео хотел возразить, что свинг у парня совсем неплох, но Дайана опередила его.
«Мери — моя любимая и единственная подруга», — сказала она, обняв девушку за плечи и устремив на нее нежный взгляд. Мери улыбнулась и ответила ей таким же долгим взглядом.
Лео Харту стало неуютно. Он поежился и опасливо скосился на чернокожих парней, сидевших за соседним столиком. «Подруги? — пробормотал он. — Я так и понял».
«Нет, все-таки я в тебе не ошиблась, — засмеялась Дайана. — Все-таки ты маменькин сынок! Мы просто подруги, понимаешь, — просто! Знаешь, как все ее здесь зовут? Дева Мария. К ней никто не смеет прикасаться, даже я».
Выпалив все это, она отвела своим смуглым пальцем волосы девушки в сторону и поцеловала ее в шею. Мери приняла это как привычную ласку.
Лео Харт не сразу пришел в себя после наскока мулатки. Он долго молчал.
«Почему?» — наконец, спросил он.
«Что — почему?» — не поняла Дайана.
«Почему Дева Мария?»
«Ну это очень просто, — сказала Дайана. — Ты кто по гороскопу?»
«Козерог».
«Ну вот. Ты — Козерог. Я — Скорпион. А она — Дева. И Мария, потому что Мери. Хотя, вообще-то дело не только-в этом…»
«Ну, хватит вам болтать, — вмешалась в разговор Мери, — дайте послушать». — И закрыла глаза.
Она была его первой женщиной. Сколько раз ни повторяй эту избитую фразу — на губах все равно остается привкус горечи и тоски. Потому что все это было, было — и уже больше ничего нельзя изменить…
До нее Лео Харт не позволял себе этого. Его родители были очень религиозны, а он был старшим ребенком в большой и дружной семье, сплоченной строгими принципами. С самого раннего детства он привык разделять заботы родителей, и его желания никогда не расходились с их требованиями. Поэтому, от природы осторожный и предусмотрительный, вступив в тот возраст, когда юноши начинают безудержно предаваться соблазнам жизни, он сделал для себя — как тогда ему казалось — окончательный выбор. Он сказал себе: «Я хочу жить. И я хочу любить. Я хочу любить, потому что жизнь без любви невозможна. Я не знаю, что такое любовь к женщине. Но я знаю, что такое любовь к Богу. Нельзя разделить единую душу на две части, на две любви. Нельзя обманывать себя тем, что на все хватит сил. Нельзя одновременно любить женщину и Бога. Это обман… Я не хочу, чтобы моя жизнь была обманом».