12. СЕСТРЫ. ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД.
Она пошла на свадьбу. Конечно же, а как иначе? Все-таки сестра... Скромная церемония, жених с невестой, свидетели, да пара-тройка гостей. Разве для счастья нужны посторонние люди?
А молодые были так счастливы, светились им, излучали каждым движением, прикосновением друг к другу! Их неприкрытая, ничем не замаскированная радость и ранила больше всего. Пришлось улыбаться, поздравлять, даже сказать какой-то тост за столиком в кафе, где они присели на час, не больше, чтобы отметить свое почти тайное торжество шампанским. И постоянно прятать в себе зависть, что не переставая жгла сердце.
Сестра уже не вернулась домой, осталась с мужем. С её уходом сад поник, а сам дом словно резко одряхлел. Потом, поздним вечером, Кира долго и нудно ходила из угла в угол, пила неизменный, семейный ромашковый чай, думала, размышляла, кусая губы. Плохо, когда мужчина не идёт из головы, хуже, когда тот мужчина чужой, и уж совсем печально, если он ещё и муж твоей собственной сестры.
Как же сильно свербит в душе! Права видимо была мама, сказав однажды, что если ведьмы - родные сёстры, одна из них непременно будет тёмной. И так уж легла карта в жизни, что стала ею именно она, Кира.
С ней не очень любят общаться люди - инстинктивно чувствуют беду, которая исходит от неё. Раньше, при матери, а потом, после её смерти и пока в доме ещё жила Агата, соседи появлялись у них. С опаской конечно, что и говорить. Но ведь приходили. Мать реально помогала им, бывало боли с людей снимала, болезни, хвори разные излечивала. Она шептала заговоры, плела обереги, намаливала иконы, сутками напролет собирала целебные травы за городом.
Агата тоже пошла вся в мать, ей вообще не требовалось ничего делать особенного, могла просто руку приложить на больного, да глянуть ему в глаза так, что душу наизнанку выворачивала. Этого хватало.
У Киры по-другому. Помочь, нет, ни кому не помогла. Сглазить кого, тут да, получалось и порой тоже прямо с одного только взгляда. Мать конечно все понимала, все видела, но терпела, зная наперед. Пусть ни разу между девочками не возникало никаких ссор и трений, рано или поздно их предназначение даст себя знать.
Судьбы нет, но есть судьба. В душе Киры быстро сплела свою паутину чёрная зависть. Хуже, страшнее, подлее такого, быть в мире ничего не может.
Что теперь? Как быть? Решение пришло само собой и отчаявшись на подлость, все для себя решив, Кира вдруг ощутила облегчение.
Порча - дело хитрое, но надёжное, когда им занимается урожденная ведьма. Уберечься от злого наговора не под силу никому и никто никогда ничего не поймёт. Мало ли, по какой причине помереть может человечишка, тем более, девчонка на сносях.
"Никогда я тебя особо и не любила сестрица, как впрочем и ты меня".
Куколка в ночь на полнолуние. Из коричневого воска. Ручки, ножки, головка, все как положено. Еще надо вырезать личико. Из общей фотографии, там как раз по размеру подходит. Остаётся самое сложное - волосы или кровь, что получится. Впрочем, в комнате сестры чего-чего, а волос осталось навалом: в расческах, белье, на подушках. Теперь точно готово и остается ждать, терпеливо и спокойно, до следующей полной луны. Ну, а пока, завершающие низость штрихи.
Поздний вечер. Церковь ещё открыта, но последние на сегодня прихожане вот вот разойдутся. Никто не обратил особого внимания на женщину в чёрном, тенью скользнувшую во мраке зала к столу со свечами. Туда, где ставят за упокой.
Кира не колебалась, не понадобилось даже подходить к церковной лавке, она обо всем позаботилась заранее. Все сделала быстро. Свечка поставлена в песок, пламя горит ровно и красиво, разве только слегка коптит. Вот и славно.
Чья-то рука коснулась плеча. Кира обернулась. Позади неё стояла маленькая, сухая старушка в скромном платье и косынке, из под которой торчал только длинный, крючковатый нос.
- За упокой живых не ставят. - Проскрипела старая тихо тихо, но так, что Кира отчётливо услышала каждое произнесённое слово.
- Тебе откуда известно, за кого я ставлю?
- Ведьма ты, как есть говорю, чертовка злая, насквозь тебя вижу. Пока не поздно очнись, иначе много бед навторишь.
Кире стало страшно. Липкий то был страх, неприятный, затаенный, такой, от какого никто уберечься не в силах. Пусть ты и колдунья в неведомо каком колене.
- Пшла прочь отсюда, - буркнула Кира, люто, дико. - Не то сгною заживо.
Старуха не шелохнулась, показалось Кире, будто она даже усмехнулась криво, хотя лицо ее и скрывала тень платка.
- Ой смотри, предупредила я тебя.
И повернувшись, зашаркала к выходу.
Там, где ставят свечи за упокой, полыхнул холодом ветер, гася крохотные огоньки. Все, кроме того, что зажгла ведьма в несчетном поколении.