17. ДОЧЬ. СЕЙЧАС.
Нет ничего страшнее, чем понимать, что опоздал; торопиться, бежать, надеяться самой слабой и наивной надеждой, зная достоверно - уже поздно. Теряя близкое, важное, родное, не верить разумом в потерю и убеждать себя в её невозможности, но там, в потемках самого себя, где прячется обычно душа, чувствовать, все бесполезно.
Куда ты бежишь, милая, родная и такая близкая Агата? Сломя голову, пустым, серым, морозным утром самого конца февраля? Любимая красная курточка распахнута, на ногах кроссовки не по сезону, учебники и тетрадки выпали из сумки где-то в пути. Всхлипывая, на ходу утирая холодные, колючие слёзы, куда ты держишь путь?
Больница похожа на крепость. Серый бетонный квадрат с амбразурами окон. Вход в нее сразу и не найти. Девчонка в красной курточке обежала каменное чудище кругом, прежде чем поняла, в какую дверь нужно стучать и узнать то, что она и так уже знала.
Там внутри, много людей, у них свои проблемы, беды, боли и какое дело им до девчонки в распахнутой красной курточке, мечущейся в море чужого равнодушия, не зная, кого звать и о чем просить?
Всем все равно, всем. Кроме молоденькой медсестры, только закончившей самое тяжкое за недолгое время своей работы, дежурство. Двух часов не прошло, как буквально на её руках умер человек. Молодой ещё мужчина, готовившийся к операции на сердце. Душа у нее не успела зачерстветь, - для этого у медсестры пока слишком мало опыта - и ужас близости смерти она пронесла сквозь себя.
Сейчас вот, спускаясь по лестнице, готовясь уйти наконец из этого душного, пропитанного болями и болезнями здания, увидела медсестра девочку в красной курточке и сразу, нутром поняла, кто она и почему здесь. Девчонка стояла у входа, с глазами, полными слёз, а к ногам её прижимался маленький, тощий щенок. Медсестра не сдержалась, подбежала к девчонке и нежное, материнское объятие чужой казалось бы женщины, породненной с Агатой испытанной болью, стало для нее хоть каким-то, пусть и слабым, но утешением.
- Твой папа не расставался с ней, милая, - медсестра протянула Агате маленькую, сложенную вдвое фотографию. - Ты и мама ему очень, очень дороги. Даже там.
"Ты и мама..."? Агата развернула снимок.
На нем тётя Кира на фоне старого тёмного дома, с улыбкой обнимала девочку, возрастом едва младше самой Агаты и похожую на неё, как две капли воды. Только волосы черные, да взгляд разноцветных глаз иной, будто подернутый дымкой. Простому человеку такую дымку наверное и не разглядеть, но ведьма, она на то и есть, чтобы видеть суть вещей. Правда легче от этого дара не становится, наоборот, тяжесть недоступного прочим знания давит к земле непосильным грузом и кормит темнотой страха вместо света надежды. Так дар становится проклятьем.
Сколько она просидела на скамейке в приемном покое, одинокая в толпе равнодушных? Агате и не вспомнить, ведь время для неё умерло. Медсестра тоже затруднилась бы с ответом. Сделав то, что по её мнению было необходимо, она ушла перемалывать беспокойным сном стресс последних часов. Перед самым уходом она позвонила в полицию, попросила отвезти ребёнка домой, рассказав причину и назвав адрес из медицинской карты отца.
Когда появились люди в тёмных мундирах, Агата попыталась им все объяснить. Говорила про смерть папы, про то, что близких никого не осталось, а в квартире её находится старый, страшный, чужой человек, убивший папу. Конечно, ей не поверили, да и кто бы поверил на их месте? Самые глухие и слепые на свете люди - те, кто, исполняют свой долг и искренне уверены в правоте и справедливости собственных поступков.
Вначале съездим по адресу, а потом разберемся, решили для себя люди в мундирах и держали свой путь туда, где, как знала теперь Агата, нет ей спасения.
Естественно, их встретила на пороге молодая, цветущая женщина. Со слезами на глазах она приняла в свои объятия несчастную девочку и любезно впустила людей в мундирах в идеально чистую квартиру. Угощая их чудесным чаем с ароматом ромашки, красавица рассказала о горе, постигшем семью, о сильной любви к своей единственной племяннице и намерении удочерить девочку.
Ей вот поверили, искренне, беспрекословно. Как же тут не поверить, когда вокруг чистота, порядок и уют, а вместо старухи из детских выдумок - женщина, от одной только близости которой кругом идёт голова?
Полицейские ушли и в квартире остались лишь двое.
Замкнутый круг из попыток сбежать и бесконечного возвращения обратно.
Агата бросила на стол снимок. Тётя взяла его в руки, разгладила, внимательно рассмотрела и отложила в сторону. Лицо её скривилось подобием грустной усмешки и тут же подернулось тенью. На краткий миг Агата опять увидела сморщенную старуху с серыми космами и морщинистым, изможденным лицом. Затем наваждение исчезло и перед девочкой вновь сидела дама удивительной красоты, только печаль её кажется стала ещё сильнее.
- Твой отец сам позвал меня, когда почувствовал себя плохо, - произнесла она. - Моими стараниями заболело его проклятое, черствое сердце. Он нашёл мой номер и набрал, просил о помощи. Тут я конечно тоже постаралась, чтобы сразу найтись. Как он умолял приехать! Говорил, нет у него никого, пропадает мол Агата, оставить её не с кем. Я конечно согласилась. Мы ведь родственники... Что так смотришь люто? Ненавидишь меня, да? Имеешь право.
Она налила чай себе и Агате, подвинула ей чашку.
- Пей.
Девочка уставилась на чашку, мотнула отрицательно головой. Поверхность напитка заволновалась, пошла рябью, закипела, забурлила мелкими пузырьками.
- Я не буду, - тихо сказала Агата. - Уходи отсюда и никогда не возвращайся.
Кира беззвучно рассмеялась и хлопнула рукой по столу.
- Какая смелая! Вся в мать, скалишься как зверушка дикая. Я. Сказала. Пей!
Слова били прямо в мозг, подобно ударам хлыста: резко, больно, с оттяжкой.
Агата почувствовала, как её правая рука, словно чужая потянулась к чашке. Глоток кипящей воды. Огненный шар прокатился по горлу вниз.
Под ногами девочки жалобно заскулил пёс.