– Ты прав, мудрый Пурнама, но… – Хиджу осекся. В воображении сам собою возник образ Абигаэл. Ее глаза смотрели доверчиво и ласково, губы цвета лепестков лотоса чуть заметно улыбались. Даже представлять, как в этом взгляде появится страх, обида или разочарование было невыносимо больно, но сказать о таком дукуну значило поставить под сомнение свою мужественность.
Будучи в отличие от Хиджу знатоком людской природы, Пурнама уловил смятение собеседника, догадался о причине и пожалел его. Он знал, что слабость сильного человека зачастую в самой этой силе, в требовательной жестокости к самому себе. К тому же к девушке с Драконьего острова дукун всегда относился по-особенному: помимо того, что Абигаэл была драгоценным украшением деревни, внимание волшебного существа позволяло надеяться на его покровительство.
– Аби разумная женщина, дай ей время самой во всем разобраться, – сказал дукун, лениво щурясь на солнце. – Теперь западный жрец ушел, и невелик шанс, что он вернется.
Хиджу удивленно посмотрел на дукуна и только сейчас вспомнил, что должно случиться в ближайшие дни. Пурнама ответил ему взглядом, в котором под обманчивой безмятежностью едва уловимо читалась непреклонная, безжалостная решимость. Хиджу вдруг подумал, что лучше бы человеку, называвшему себя братом Рикарду, не возвращаться сюда больше никогда. Если он вообще сумеет дожить до заката.
– Ты нарочно держал их в деревне до этого дня? – дукун кивнул в ответ. – Но зачем? Ведь они наверняка ни о чем не подозревают…
– Если западный бог в самом деле велик, и этот человек вправе говорить от его имени, бог защитит своего жреца. Тогда я своими руками установлю алтарь Иисусу и первым возложу на него дары. Если же нет – самозванец получит по заслугам и не будет больше лживыми проповедями сбивать людей с толка.
В рассуждениях дукуна был смысл, но, несмотря на неприязнь, Хиджу вдруг стало жаль непутевого монаха и еще больше его спутницу, виновную лишь в том, что польстилась на доброе слово. От людей в родной деревне она видела мало доброты, неудивительно, если пришлый, отнесшийся к ней как к равной, стал для несчастной ближе соплеменников.
Задумавшись, Хиджу смотрел на запад, будто силясь увидеть за склоном горы, за утесами извилистого берега, среди густых зарослей, тенистых и влажных, спускавшуюся с вершин угрозу. Конечно же, не мог он ни разглядеть их, ни услышать: не в силах человеческих смотреть так далеко. Но дукун, безмятежно жевавший сейчас бетель, словно и не послал он беззащитных людей почти на верную гибель, обладал чутьем, недоступным простым смертным.
Он знал наверняка, еще загодя, что в это утро, едва только розовый шелк зари отразится в притихшем море, там, в глубине джунглей, в затерянной в горах деревне, дикие воины лесного племени начнут свой путь к побережью.
Одурманенные ритуальными песнопениями, особыми зельями, собственной молодой, ликующей силой, вышли они на особую охоту, какая бывает раз в году. Неукротимые и буйные, несутся они сквозь чащу, сметая преграды подобно волне, и горе тому, кто встретится на пути. Не люди должны стать жертвой диких охотников – всего лишь выходящие в эту ночь на сушу большие черепахи, но ослепленные яростью воины убивали любое встреченное живое существо, считая его подношением духам.
Никто из жителей окрестных деревень не рисковал в такие дни уходить в лес и даже приближаться к песчаным берегам после захода солнца. Но Дуйюн выросла на другой стороне острова, далеко от этих мест, и наверняка ничего не знала о надвигавшейся опасности. А монах очевидно предпочтет устроить ночлег на мягком чистом пляже, а не в кищащих змеями джунглях. Как поступят лесные воины с чужаком в странной одежде, говорящим на непонятном языке?
– Они убьют их, – вслух сам себе ответил Хиджу.
– Значит, на то воля богов, – отозвался дукун и пристально на него посмотрел. – Ты что же, жалеешь? Не ожидал от тебя такой мягкости, ныряльщик.
– Можно было просто прогнать их прочь, как только приехали… – Хиджу спохватился и осекся. Он пришел просить у дукуна помощи, а не искать с ним ссоры. – Но тебе лучше знать. Даже если и жалею – кто я такой, чтобы спорить с тобою, и уж тем более с волей богов.
Пурнама улыбнулся, сомкнул веки, словно сытый дремлющий кот – вот-вот замурлычет, замолчал надолго. С закрытыми глазами можно не отвлекаться на привычные картинки видимого мира и обратить все внимание на кое-что поинтересней. Дукун и сам не смог бы объяснить, как он узнает недоступное простым людям.