Путь оказался долгим, да еще добрую его часть приходилось подниматься по склону горы, который не всегда был пологим. Отвыкшему от длительных переходов брату Рикарду пришлось нелегко, его спутница тоже утомилась, хоть старалась не показывать этого. Постепенно началась жара, превращая каждый крутой подъем в настоящее испытание.
Но туземцам все было нипочем. Казалось, карабкаться по горным тропам для них было все равно что для брата Рикарду прогуливаться по ровной вымощенной дороге – никто из них даже не запыхался. Женщины по-прежнему тараторили без умолку, то и дело прикрикивая на норовивших убежать далеко вперед сорванцов. Мужчины говорили о своих делах или спорили, получится ли выкурить эбу гого насовсем, и кто из охотников окажется самым удачливым.
Когда монах хотел было уже сдаться и устроить привал, пусть даже пришлось бы отстать от других, впереди показалась тонкая струйка дыма, косо тянувшаяся в небо. Туземцы встретили это зрелище взволнованными выкриками и поспешили туда, благо, до пещеры оставалось совсем немного. Мгновенно забыв об усталости, брат Рикарду прибавил шаг.
Прежде чем увидеть происходящее, он различил крики. Даже издали в них слышались боль и леденящий кровь ужас; эти звуки, так похожие на человеческие голоса, отдавались дрожью в нервах, вызывая желание повернуть назад и не приближаться туда, где творится страшное.
Брат Рикарду усилием воли подавил инстинктивный порыв немедленно бежать прочь и последовал за всеми, на ходу вглядываясь в лица. Он надеялся увидеть хоть намек на жалость или страх, но замечал только возбужденный блеск в глазах. Они предвкушали развлечение. Жизнь в горной деревушке, отрезанной от всего мира, не была богатой на события, и сегодняшний день для ее жителей выдался почти что праздником.
Наконец они вышли к подножью скалы, в недрах которой скрывалась та самая пещера. Охота была в самом разгаре. Под визг и улюлюканье эбу гого покидали свое убежище, пытаясь сбежать по почти отвесному склону. Охотники стреляли в них из сумпитанов, а то и просто швыряли камни. Существа срывались вниз, истошно вереща. Другие метались, ныряли обратно в норы, но дым становился все гуще и вновь выгонял их прямиком под ядовитые стрелы.
Снизу полетели мелкие камни – вооруженные рогатками дети тоже хотели принять участие в расправе. Матери ругались на них, боясь, что снаряды попадут в охотников. Пожилые мужчины с азартом обсуждали меткость своих сыновей. Брат Рикарду стоял чуть поодаль. Всеобщее веселье претило ему.
– Если тебе противно, зачем тогда мы сюда пришли? – недовольно проворчала Анна.
Взглянув на нее, брат Рикарду с облегчением заметил, что послушница вовсе не испытывает радости от зрелища. Ее лицо оставалось спокойным и строгим, как и всегда, и весь вид ее говорил о том, что она здесь только по необходимости, а не для удовольствия. Впрочем, сочувствия боли и страданиям существ, сжигаемых заживо на ее глазах, он тоже не различил.
– Не хочу делать вид, словно я не при чем, – задумчиво ответил он. – Пока мы здесь, я все еще в ответе за души этих людей и не буду лицемерно отворачиваться от них сейчас.
– Ты придаешь простой охоте чересчур много важности, – вздохнула Анна. – Вот уж не думала, что у тебя такое мягкое сердце.
Тем временем крики усиливались и слышались будто из-под земли – похоже, пламя в пещере быстро разгоралось. Эбу гого полезли наружу один за другим, но не всем удавалось уйти от охотников и скрыться наверху за камнями. Недостаточно ловких добивали под одобрительные возгласы зрителей. Появились самки с детенышами на спинах, и монах заметил, что длинная шерсть на головах некоторых из них начисто опалена. Напрасно брат Рикарду надеялся, что пощадят хотя бы этих – напротив, они становились самыми легкими целями.
К запаху дыма примешивался другой, хорошо знакомый монаху запах. Все это – голоса людей, взволнованных происходящим, крики боли, вонь паленой шерсти и горелого жира, – все напоминало ему другое время и место. Прикрыв глаза, брат Рикарду словно оказался за много лиг отсюда, на широкой мощеной площади, и эхо голосов отражали не горы, а каменные стены, и вот-вот послышатся слова молитвы. Незаметно для себя он одними губами произносил эти слова, повторяя за воображаемыми братьями.
– Мягкое сердце? – повторил он, прогоняя видение. – Возможно, в твоих словах есть доля правды. Мы слишком долго пребывали в плену мирских забот, оттого я забылся, позволил себе слабину. Но все же…