Владимир Яременко-Толстой
Девочка с персиками
предисловие
Из Новосибирска я возвращался поездом через Москву, все еще не до конца веря в то, что остался жив после того, как сто тридцатикилограммовый австрийский поэт Гюнтер Гейгер по прозвищу
Лысый Пират, обезумев от пьяного бреда ревности, пытался прибить меня табуреткой в кухне своей будущей супруги – новосибирской концептуалистки Елены Целлофановой.
С Гейгером мы собирали сибирскую литературу для издаваемого им в
Вене литературного журнала. В экспедиции я был его переводчиком, проводником и собирателем текстов. А заодно сводником.
Сибирская литература выглядела жалкой и неинтересной. Я утешал себя водкой. Гейгер же и вовсе не просыхал. Не начни он меня ревновать к художнице, у которой мы сняли угол, наша культурная миссия, пожалуй, могла бы завершиться определенным успехом, но она завершилась пьяным скандалом. Мне с трудом удалось вырваться и убежать.
С балкона обшарпанной новосибирской хрущебы в большую грязную лужу, словно Обское море привольно раскинувшуюся во дворе, Гейгер злобно выбросил мою сумку, фотоаппарат и с таким трудом собранные рукописи сибирских авторов. Сумку и фотоаппарат я вынул, а рукописи сибирских авторов не стал, поскольку мерзавец ожесточенно обстреливал меня картошкой, которую незадолго до того накопала на даче тетка художницы.
– Scheisse! – злобно ревел он, – Lass dich nie wieder in Wien blicken, sonst werd' ich dich kalt machen! (Дерьмо! Если ты еще хоть раз появишься в Вене, я тебя урою!)
На вокзале в ожидании поезда я вычесал из головы обломки его грязных растрескавшихся ногтей, застрявшие в моих волосах, и пересчитал деньги, оставшиеся от стипендии, выданной мне на поездку австрийским министерством культуры.
Водка в Сибири была дешевой, и денег хватало еще на то, чтобы заехать на пару недель в Питер, повидаться со старыми друзьями, устроить там кое-какие дела, а лишь затем отправляться в Вену, куда я собирался вернуться, не взирая ни на какие угрозы.
Гейгера я не боялся, хотя он имел криминальное прошлое. Он считал себя австрийским Жаном Жене, придя в литературу из-за тюремной решетки.
Школу он не закончил. Его выгнали за воровство. Отвергнутый матерью и отчимом, он ушел из дома и стал бродягой. Стихи он начал писать, когда его в первый раз посадили. В общей сложности отсидел он всего лишь четыре раза – один раз за ограбление деревенской железнодорожной кассы, а три остальных раза – за торговлю травой. За всю свою жизнь он никогда нигде не работал.
Идея начать новую жизнь пришла ему уже в довольно зрелом возрасте в тирольской тюрьме, где он познакомился с юным поэтом Томасом
Фрехбергером. В тюрьме молодой Фрехбергер служил ему доверенным лицом и женщиной. От их однополой связи родилась безумная на первый взгляд идея издавать новый литературный журнал. Они решили издавать свой журнал, поскольку никто не хотел их печатать. Это было вполне логично. Надо отдать им должное, чувством языка и литературным талантом оба они обладали.
Им повезло. В министерстве культуры, куда они обратились по совету одного из венских поэтов проклятых поэтов(les poets modits), встреченному ими на городской помойке, к ним отнеслись снисходительно и довольно легко дали денег на первый номер. К счастью, Гейгеру и Фрехбергеру хватило ума эти деньги не пропить и не украсть, а действительно пустить на подготовку журнала. Журнал вышел. И начал выходить регулярно, становясь все респектабельней и толще. Он начал свое существование в конце восьмидесятых.
К тому времени, когда я вошел в редакцию, Фрехбергер уже окончательно спился, бесконечно твердя себе под нос фразу – "ich bin der groesste жsterreichische Dichter!"(я – величайший австрийский поэт), а Гейгер писал романы. Однажды, когда я сидел в андерграундном трактире "Nachtasyl"(Ночной притон), ко мне подвалил лысый, похожий на пирата урод в черном головном платке, и предложил купить книгу, которую он написал. Название звучало по-русски -
"Ulica Marata"(Улица Марата). Я сказал, что я из России. Мы познакомились.
За кружкой пива Гейгер доверительно рассказал мне, что после своей поездки в Россию, он полюбил русских женщин. Оказывается, раньше, в молодости, ему было безразлично, удовлетворяет ли он свои половые потребности с мужчиной или с женщиной – важен был лишь результат – облегчить яйца. Это была типичная, хорошо знакомая мне австрийская жизненная позиция.
С возрастом же ситуация стала меняться и он переквалифицировался исключительно на женщин. Но находить партнершу становилось все трудней и трудней – он лысел, от чрезмерных пивных возлияний неудержимо рос Bierbauch(пивной живот). Молодые поэтессы, охотно печатавшиеся в его журнале, больше на него не тащились, как бы он старался затащить их в постель. Он страдал и почти каждую минуту думал о сексе.
Спасение пришло неожиданно. По культурному обмену ему предложили поехать в Москву в журнал "Иностранная литература". Он поехал и встретил там Татьяну. Она была редактором немецкого отдела. В процессе совместной работы она ему отдалась. Затем он поехал в
Санкт-Петербург и встретил там Наташу, Ольгу, Свету и Зою. И все они были к нему благосклонны. Гейгер обезумел. Он понял – Россия – это сексуальное Эльдорадо!
Воротясь восвояси, он сразу же начал писать роман о своих эротических подвигах на восточном фронте современной литературной жизни. А, поскольку львиная доля их была совершена в Питере на улице
Марата, где он квартировал у переводчицы Вальтрауд Фрешль, купившей там по дешевке во времена кризиса огромный полуразрушенный флэт в доме с мемориальной доской о пребывании в нем В.И.Ленина, он воспел эту улицу.
Он почему-то находил некую глубинную символику в том, что французский революционер Жан-Поль Марат был некогда убит своее возлюбленной, относя этот факт отчего-то каким-то боком к себе.
Короче говоря, Гейгер написал книгу, и он пытался мне эту книгу продать.
Я послал его на хуй вместе с его книгой. Но он не ушел. Он угостил меня пивом, а затем предложил написать рецензию. Он хотел, чтобы его книгу отрецензировал кто-то из русских. Гейгер обещал заплатить – издаваемый им журнал действительно платил гонорары.
Подумав, я согласился. Он подарил мне экземпляр книги. Книгу я прочитал. Это был полный бред лево-анархистского толка, приукрашенный сценами довольно примитивного секса. Я хохотал от души.
И написал хвалебную рецензию, отметив, что автор данного произведения не только постиг современную российскую реальность, которая не постижима, но и сумел органически влиться в нее, осуществляя познание когнитивно посредством собственного эмпирического опыта.
Делая заключительный вывод, я провозгласил его подлинным героем современной эпохи, значительно обогатившим австрийскую литературу, и предложил номинировать его выдающееся произведение на соискание австрийской государственной стипендии имени Хеймито фон Додерера, которая выплачивается в течение года помесячно, дабы премированный литератор не смог ее сразу пропить. Гейгер пришел в дикий неописуемый восторг. Он ввел меня в редакцию издаваемой им
"Wienzeile"(Венская строка) и поручил подготовку специального номера, посвященного творчеству русских эмигрантов в Вене.
Поставленная задача была для меня несложной, поскольку весьма узкую русскую литературно-художественную тусовку я знал превосходно.
Работая над сбором материала, я быстро понял, как функционирует само издание. Деньги выдавались Гейгеру на каждый конкретный номер, на гонорары авторам и на презентации. Сам журнал доходов не приносил.
Почти за десять лет существования он повысил свой тираж с двухсот до двух тысяч экземпляров (цифра по австрийским меркам внушительная) и постепенно сделался глянцевым и обложкой цветным.
Тем не менее, это было издание для маргиналов. Так, по крайней мере, его рассматривали литературные чиновники, безотказно его финансировавшие. Это был наглядный пример западной демократии, меня тогда восхитивший. В редакции я проработал годика полтора и, не взбесись вдруг в Новосибирске главный редактор, сотрудничал бы с этим журналом и до сих пор.
Но Гюнтер Гейгер, невеста которого отказывалась спать с ним до законного оформления брака, якобы для того, чтобы сохранить невинность, неожиданно стал ревновать, полагая, будто бы она влюблена в меня, а он же ей нужен лишь постольку поскольку, ну, чтобы уехать за границу и улучшить свое материальное положение.