Русского языка Гейгер не знал. Леночка не знала немецкого.
Его словарный запас ограничивался лишь словами – "да", "нет",
"пиво", "водка" и выражением "иди в жопу, мудак", произносить которое на одном дыхании почти без акцента научил его я в скором поезде N 1 "Москва-Владивосток", на котором мы несколько суток хуячили до Новосибирска.
Леночка знала по-немецки и того меньше, выражая все чувства и эмоции с помощью двух фраз – "gut"(хорошо) и "nicht gut"(нехорошо), при этом ее китайского типа лицо всегда оставалось каменным.
Я уехал, оставив их вдвоем, в полной уверенности, что для любви вполне достаточно языка жестов, что прочие вербальные языки наоборот являются в этом деле только помехой. Я оказался прав. Они поженились и живут в Вене уже более пяти лет…
Тогда, душным летом 1999-го года, на исходе уходящего ХХ-го века я вдруг почувствовал приближение депрессии. Мне стало скучно, и я заметался в поисках выхода. Протусовав пару недель в Питере, пока не кончились деньги, я приехал в Вену и стал бесцельно шляться по городу в ожидании начала осеннего семестра.
После шести лет учебы в Академии Изящных Искусств, я, наконец, решил сделать диплом и даже придумал тему своей выпускной работы.
Это должна была быть серия холстов на тему "Иван Грозный убивает своего сына". Я собирался реконструировать и запечатлеть сам момент убийства, а не его последствия, как у Репина.
Как бы то ни было, а на душе все равно было тошно, я целыми днями шатался по городу, пил пиво и читал нудный роман "Малина" австрийской писательницы Ингеборг Бахман…
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Вести из Сибири. Русская миссия. Карин Франк.
– А где Гюнтер? – спросила меня по телефону переводчица Вальтрауд
Фрешль, когда я позвонил ей, чтобы сообщить, что вернулся.
– Он остался в Новосибирске, – спокойно сказал я.
– Ты что, бросил его одного?!
– Да, другого выхода у меня просто не было. Он пытался меня убить. Мне с трудом удалось вырваться.
– Он что – много пьет?
– Много – это не то слово! Представляешь, сейчас, после прошлогоднего кризиса все страшно подешевело. Бутылка водки стоит в
России как в Вене бутылка пива. Вот он и пьет водку как пиво. Я был бессилен ему помешать. Кроме того, он решил жениться.
– Что, серьезно? Ему ведь под пятьдесят!
– Угу. И он приревновал меня к своей возлюбленной.
– Старый придурок!
– Короче говоря, я уехал один.
– А почему он стал тебя ревновать?
– Понимаешь, она решила не спать с ним до свадьбы, чтобы сохранить невинность.
– Невинность? Сколько же ей лет?
– Сорок…
– Сорок? И у нее что, никого еще не было?
– Почему – не было? Было. Она была замужем и у нее есть ребенок.
– Так почему же она не спит с Гюнтером?
– Я все сейчас объясню. Это элементарно. Она полагает, что если она переспит с ним до свадьбы, тогда он на ней не женится.
– Логично.
– Скажи, Гейгер состоял когда-нибудь в браке?
– Насколько мне известно – никогда.
– Вот видишь!
– Ну и дела! Владимир, я рада тебя слышать!
– А что нового в Вене?
– Кстати, что касается русских событий, то здесь сейчас начинаются Дни Москвы. Приехал Лужок и другие толстые дяденьки, привезли разные выставки и новые фильмы киностудии "Мосфильм". Если хочешь пойти, я пришлю тебе по факсу программу.
– Ладно, давай. Может, какой-нибудь новый фильм посмотрю, а то в
Новосибирске и в Питере времени не нашел.
Не знаю, чего можно было ожидать от нового русского кино, однако я – наивный мечтатель, надев военную рубашку с погонами полковника
Советской Армии и несколькими медалями на ней, купленную на новосибирском толчке, зачем-то поперся следующим вечером в кинотеатр
"Opernkino", крутивший новые русские фильмы в рамках московских культурных дней.
В фойе кинотеатра, ожидая показа, понуро сидели русские эмигранты, негромко переговариваясь между собой. Человек десять.
Афиша на немецком языке обещала некую комедию-водевиль из жизни русской буржуазии конца девятнадцатого века. Это был история карточного шулера, путешествующего на пароходах по Волге и обыгрывающего глупых купцов и помещиков.
Мне сразу же захотелось ретироваться. Платить за билет было легкомысленно. На эти деньги я бы мог поужинать с пивом в каком-нибудь недорогом ресторанчике. Но на меня уже смотрели вопросительно – в фас кассирша и сидящая с ней рядом владелица кинотеатра, в спину – эмигранты, знающие мою эксцентричность и ожидающие очередной дерзкой выходки. Бежать было поздно.
– Дайте мне, пожалуйста, один бесплатный билет, – попросил я.
– Это почему же я должна дать вам бесплатный билет? – возмутилась кассирша. Сзади меня захихикали.
– Как это – почему? – в свою очередь возмутился я, поправляя погоны. – Я – русский военный атташе!
После моих слов хихиканье сразу переросло в хохот. Разумеется, вид у меня был экзотический, даже, можно сказать, дикий – длинные волосы до плеч, усы и борода. Самый настоящий казак, как их принято представлять на Западе.
– А вы можете это доказать? – ехидно выдавила хозяйка кинотеатра.
Я понял, что это провал! Что сейчас мне придется либо платить по полной, либо, поджав хвост, позорно уебывать прочь. Мой лоб моментально покрылся испариной. Спасенья не было.
– Ich kenne diesen Herren!(Я знаю этого господина) – неожиданно раздался за моей спиной спокойный, уверенный в себе мужской голос с едва заметным русским акцентом.
Я обернулся. Молодой сухощавый мужчина возрастом не более тридцати, одетый в строгий костюм, всем своим видом напоминающий дипломата, вежливо мне улыбнулся, молча указывая глазами на окошко кассы. Проследив за его взглядом, я увидел бесплатный билет, с готовностью протянутый мне кассиршей.
Я буквально опезденел, не зная, как мне вести себя со своим спасителем.
– Пойдемте в зал, – сказал он по-русски. – Уже пускают. Можно поговорить после.
Я был заинтригован и уже не думал о фильме, а лишь о том, кто это был и зачем он это сделал. В том, что меня спас сотрудник русской дипломатической миссии, сомневаться не приходилось. Вопрос заключался в том, зачем ему это было нужно и что он потребует взамен.
Фильм оказался хуйовым. С трудом дождавшись конца, я выскочил из зала и стал ошиваться на улице. Он вышел и подошел ко мне.
– Юрий, – сказал он, протягивая мне руку.
– Владимир, – ответил я.
– Кажется, мы вместе работаем, – заметил он.
– Неужели? – удивился я.
– Да, – кивнул он. – Я пришел чуть раньше вас и представился русским атташе по культуре…
– А разве вы не атташе по культуре?
– А разве вы не военный атташе?
Мы дружно расхохотались.
– Вы когда-нибудь видели русского культур-атташе? – поинтересовался он.
– Никогда в жизни, – признался я.
– Вы не исключение. Его мало кто видел. Но мне как-то раз посчастливилось. Это такое чмо, что дальше некуда! Колхозник! При этом он никогда никуда не ходит, а только бухает все время с послом.
Поэтому вместо него всюду хожу я. Так я решил. В опере меня уже знают и бесплатно дают лучшие места в партере. Я всегда появляюсь там с женщиной. Часто слышу шепот в рядах: "Русский культурный атташе опять с новой дамой! Какая красавица! Потрясающе, он меняет их как перчатки…"
Рассмеявшись, я почувствовал, как кто-то впился мне в спину. Я обернулся и с ужасом заметил безумную скульпторшу Карин Франк, учившуюся со мной вместе в Академии Художеств, но уже год назад закончившую, сделавшую диплом у итальянского концептуалиста
Микеланджело Пистолетто, уехавшую после этого на стажировку в
Россию, но, к несчастью венской богемы, рассчитывавшей, что она оттуда уже никогда не вернется, оттуда благополучно вернувшуюся.
Отделаться от этой особы было непросто. Ее сумасшествие заключалось в недержании речевого потока, всегда похожего на жидкий поток экскрементов. Особенность этого потока состояла в том, что складывался он из беспардонных расспросов, смешанных с ее отвратительными личными откровениями.