– Нет, нет, это не ностальгия! Ностальгия – это что-то другое…
Это что-то более мучительное и менее ясное. Мне никогда не грезятся стены Кремля, я их никогда не видел, хуй с ними… хуй! Мне никогда не грезятся грязные пляжи Сочи с их вонючей мутной водой, мерзкая тусня педерастов у памятника Ленину, абхазские спекулянты на рынке, безбожно обвешивающие и обманывающие приезжих покупателей, толпы кавказских зверей и бандитов на набережной, нагло цепляющих отдыхающих русских баб и задирающих мужиков…
Нет, по всему этого у меня нет никакой ностальгии! От всего этого меня всегда будет только мутить и рвать, от всей этой совдеповской блевотины и дряни…
Юра жадно отхлебнул из бокала и быстро долил себе еще. В навалившейся паузе стало слышно, как тикает на кухне будильник.
– Это все твое? – полюбопытствовал я, кивая на кубки.
– Это все в прошлом! – жестко отрубил он. – Надо собраться с духом и вынести все на помойку. Все кубки и медали вместе с книжной полкой. Все – на хуй!
После упоминания книжной полки, я обратил внимание на книги, что стояли на ней – шахматная литература по-русски и по-немецки, учебники, биографии гроссмейстеров, профессиональные журналы.
Никакой художественной литературы. Исключительно одна тема – шахматы. Узкая специализация.
Усилием воли, смирив свое неудержимое любопытство, решительно подавив лезущие изо рта бесчисленные вопросы, я решил просто дать ему высказаться, и, неторопливо попивая вино, полностью отдался ему слухом, тихо наслаждаясь тем, как он пиздит. А Юра пиздел о себе, об
Австрии, о сомнениях и надеждах одинокого холостяка.
Под размеренное жужжание его голоса, мне вдруг вспомнился старый анекдот-загадка: вопрос – "что такое не жужжит и в жопу не лезет?", ответ – "серийная советская жужжалка для жужжания в жопе"…
Убаюканный жужжанием его голоса, я как-то незаметно уснул, а когда проснулся под утро, Юра еще рассказывал, за окном расцветало серым влажным туманом хмурое осеннее утро, на кухне тикал будильник, а вино кончилось…
– Ну, мне пора! – спохватился я, вскакивая на ноги.
– Да, надо пойти позавтракать! – заявил Юра. – Я знаю хорошее место.
– Неплохая идея.
– Идем!
Юра подошел к шкафу, достал свежую рубашку и переоделся. Затем он уверенно выбрал пару мягких спортивных бежевых башмаков из своего длинного ряда ножных фетишей и мы с дурашливыми криками беззаботных молодых распиздяев скатились по лестнице вниз, выскочили на пустынную узкую гассэ и, спугивая по пути стаи уличных голубей, направились по сонным воскресным улочкам в сторону станции У-4, где уже терпеливо дожидались первой электрички метро несколько пропахших мочой и алкоголем сандлеров(бомжей) и элегантно одетых нахтшвермеров(ночных тусовщиков).
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Ресторан "КЕНТ". Турецкий завтрак.
До знакомства с Юрой я никогда не бывал в "Кенте", хотя слышал о существовании данного места, весьма популярного в среде венской художественной богемы. Я вообще не знал злачных мест 16-го внешнего района, убегавшего от грязного, шумного Гюртеля на зеленые холмы
Венского леса и считавшегося турецким гетто.
Горло культурной Вены было зажато двумя удавками – Рингом
(кольцом) и Гюртелем (поясом). Ринг обвивал старый город с его узкими улицами, культурными и правительственными учреждениями, дворцами и соборами. Это был центральный, самый дорогой и престижный район – первый бецирк(район). К первому бецирку жались менее престижные, но тоже весьма симпатичные и интересные по своей инфраструктуре, так называемые внутренние бецирки – второй, третий, четвертый, пятый, шестой, седьмой, восьмой и девятый, защищенные от внешних бецирков (с десятого по двадцать третий) поясом окружных дорог – Гюртеля.
За Гюртелем кончалась цивилизация, там были разбросаны жилые и хозяйственные комплексы. Эти районы имели разную степень престижности. Например, девятнадцатый район, застроенный почти исключительно особняками и виллами, считался дипломатическим и вполне приличным. Его холмистые окраины, увитые живописными виноградниками, манили к себе туристов и пьющих аборигенов маленькими домашними ресторанчиками с простой, но изумительно вкусной едой – хаусманкостом и собственного изготовления чудными винами. Весьма дурной репутацией, но более доступными ценами на жилье пользовались десятый (югославский), шестнадцатый (турецкий) и одиннадцатый (австро-люмпенский) бецирки. А также двадцать первый – промышленный.
Во внешних районах были, конечно, и свои изюминки. Например, замок Шенбрун – летняя резиденция австрийского кайзера в двенадцатом районе. Или дом для умалишенных Штайнхоф, построенный известным архитектором югендштильщиком – Отто Вагнером в шестнадцатом. Или уютные пляжи на Старом Дунае в двадцать втором. Или богемное ночное кафе возле венского крематория, расположившееся прямо напротив третьих ворот зловещего центрального кладбища, пожравшего останки многочисленных гениев ушедших эпох – писателей, композиторов, ученых в гнусном до тошноты одиннадцатом.
Ресторан "Кент" находился в турецком районе прямо на рынке
Брунненмаркт. Рынок Брунненмаркт славился своей относительной дешевизной. Многие мои знакомые специально ездили туда за помидорами и картошкой как минимум раз в неделю. Я не ездил. Я был ленив и пользовался ближайшим супермаркетом фирмы "Цильпункт", картошку из которого приходилось варить дольше, чем съездить на рынок, поскольку она была твердой, как каучук, и даже уже сваренная пахла резиной и химическими удобрениями. Но дома я готовил себе редко, питаясь главным образом в недорогих ресторанчиках или в студенческой университетской харчевне. А по вечерам я чаще всего шел на какой-либо фуршет по поводу открытия той или иной вытавки, где можно было пожать и попить на халяву. Выставок каждый день открывалось несколько.
– Я очень часто хожу завтракать в "Кент", – сказал мне Юра, когда мы уселись на мягкие диваны вагона метро. – "Кент" открыт круглосуточно, и там всегда можно заказать завтрак – дешевый и довольно плотный. Уходя под утро из казино, я обычно направляюсь туда, там плотно завтракаю, а затем еду домой спать.
– Супер, – сказал я.
Спать мне хотелось больше, чем завтракать. На станции
"Шпиттельау" мы пересели на шестую, коричневую линию метро и, любуясь утренними лучами осеннего солнца, причудливыми отблесками игравшего на золотом куполе фабрики по сжиганю мусора, построенной великим Хундертвассером, поехали уже по верху – по веренице кирпичных виадуков вдоль Гюртеля.
Турецкий базар Брунненмаркт уже потихонечку оживал от ночной спячки. Турки разворачивали стенды, открывали киоски, таскали полосатые арбузы и ящики со свежими персиками. Пахло гнилой петрушкой и жареным уличным кебабом. Я думал о витаминах. Хотелось купить и нажраться фруктов. Уже несколько лет я не пробовал дыни.
Кулинарные мысли змеями вползли в извилины мозга. Грозди сочного винограда свешивались с лотка. Мои глаза плотоядно бегали по сторонам. Юра стремительно шел впереди, не обращая внимание на фруктово-овощные соблазны.
Неожиданно он резко свернул налево и открыл небольшую дверь в какой-то малоприметный дом. Я последовал за ним. Нас обдало паром и азиатской ароматами кухни. Справа резали, варили и жарили два повара, справа стояло несколько обшарпанных столиков. "Настоящий гадюшник" – подумал я, выбирая место глазами. Но Юра, не останавливаясь, уверенно нырнул в какую-то узкую щель в стене. Я последовал за ним.
Мы вышли в какой-то коридор, миновали два туалета – мужской и женский, и попали в большой зал, окнами во двор. Там сидели какие-то люди. Однако Юра не остановился и здесь. Он вошел еще в одну дверь.
Она выходила во двор. Двор был квадратный. Посреди двора сочился влагой круглый фонтан. Под ногами шуршала мелкая галька. Между тенистых деревьев стояли квадратные зеленые столики и раскладные железные стулья.
– Здесь, – сказал Юра.
Мы сели за стол. Где-то сверху в листве, невидимый нам, кукушкой токовал средиземноморский голубь. Негромко журчал журчей фонтана.
Турок-официант звенел посудой сбоку. Утренняя прохлада нежно щекотала кожу лица.