Она оглядывается назад, туда, где на кресле валяются другие футболки, и другие шорты, и другие джинсы, и всё остальное, и Дженни, конечно, замечает её нерешительность.
Оторвавшись от косяка, она делает шаг вперёд, юркой змейкой проскальзывает мимо Эмбер и закрывает за собой дверь.
– Отрицательный ответ не принимается, – серьёзно говорит она. – Мне больше не с кем там разговаривать.
Нервным движением Дженни убирает волосы за уши (косточки на её запястьях торчат острыми треугольниками) и кивает на кресло.
– Вперёд, одевайся.
Обычно Эмбер совсем не нравится, когда ею командуют, но с Дженни всё по-другому. Это не привычные недовольные окрики матери, и не иногда покровительственный (и тогда раздражающий) тон Хавьера, и даже не доброжелательные подсказки Лилит. Слова Дженни звучат скорее как шутка, потому что Эмбер прекрасно понимает: она может сказать нет, это её право и никто не обидится, она может сказать нет и остаться у себя в комнате…
Она может сказать нет, но почему-то не говорит.
Отвернувшись, Эмбер надевает шорты (после плотных джинсов, надёжно защищавших её от укусов живых мертвецов, оставить ноги практически голыми – настоящее удовольствие), а потом стягивает спальную футболку и берётся взамен за другую, тоже – как у Дженни, – короткую (пусть и не настолько), неровно обрезанную по краю, уже успевшую чуть закататься. Яркий рисунок на груди – цветы и олени – успел немного облупиться ещё до того, как майка попала к Эмбер, но это неважно. Важно то, что в ней легко и уютно, что её воротник не впивается в шею (скорее, напротив, сползает на одно плечо, почему-то чаще на правое), что она не жмёт в боках и не режет под мышками.
Она ловит взгляд Дженни, когда оборачивается. Необычный, сияющий взгляд, хотя, может быть, дело в освещении – лампочка в комнате начинает подмигивать и, наверное, скоро перегорит, как и в ванной.
– Я готова, – говорит Эмбер.
– Тогда идём.
Дженни протягивает ей руку и улыбается.
Столовая, в которую они спускаются, сейчас на столовую совсем не похожа. «Можно было бы и в холле, – шепчет Дженни Эмбер на ухо, – но зачем нужен холл, если тут больше места – нужно только отодвинуть столы». Столы действительно отодвинуты к стенам, но они не пустуют: несколько человек (среди них – Фредди, так удивившая всех своей победой и лошадью, особенно лошадью) сидят за столами. Остальные безостановочно перемещаются по залу, что-то говорят, смеются, обнимают друг друга.
Здесь довольно шумно, но это совсем не такой шум, как гул толпы на трибунах. Он тише и громче одновременно: тише – потому что его производят всего лишь около двух десятков человек, и громче – потому что эти люди ближе, они прямо здесь, в тех же четырёх стенах, что и Эмбер…
Дженни ведёт её к группе продавленных кресел (Эмбер видит их впервые, наверное, они притащены кем-то из люксов). Упав в одно из них, Дженни с наслаждением вытягивает ноги, упирается пятками в пол, устало поводит плечами…
Джонни появляется буквально через секунду. Улыбнувшись Эмбер, он опускается на подлокотник кресла сестры и, отведя её волосы, принимается массировать плечи. В неровном свете они кажутся совсем не похожими, но вместе с тем их родственная связь ощущается интуитивно. Дженни и Джонни – одна семья, это ясно любому.
Забравшись в соседнее кресло с ногами, Эмбер обводит взглядом собравшихся.
– Калани нет, – говорит Дженни, будто прочитав её мысли. – Наверное, ещё читает Давиду сказки. Мальчишка поздно ложится.
Джонни замирает (его пальцы сжимаются на плечах Дженни) и усмехается.
– Вспомни себя в его возрасте. Пиналась, как чёрт, и не давала мне спать.
Обернувшись к нему, Дженни несколько секунд смотрит брату в глаза (серьёзно, таким взглядом испепеляют), а потом корчит гримасу, которая, наверное, должна означать что-то вроде «а сам-то». Джонни довольно смеётся и легко шлёпает сестру по руке, ерошит ей волосы (гримаса Дженни моментально меняется на «я убью тебя») и спокойно, уютно обнимает за плечи.
Дженни откидывается на него и прикрывает глаза.
– Хорошо, когда есть, о ком позаботиться, – осторожно говорит Эмбер.
На самом деле, она не очень понимает, кого именно имеет в виду – Калани и Давида (или Калани и Калеи, к примеру, потому что очевидно – Калани так возится с мальчиком не только потому что любит детей, но и потому что безумно скучает по младшей сестрёнке), или Дженни и Джонни, или кого-то ещё.