И тут произошло худшее, что могло произойти за этот злосчастный день. Иван Карпов улыбнулся. При этом его щеки расползлись до затылка, оголив белые вставные, зубы. Зрелище получилось чудовищное.
— Хм… — сэр Доудсен деликатно скосил глаза в угол.
— Я в ахере! — промямлил меценат, когда смог выдохнуть. — Ты отнимаешь хлеб у Джоконды. Знаешь, сосредоточенная грусть тебе больше к лицу.
— Ты не прав, — прекратив омерзительно улыбаться, ответил Карпов. — Главное для политика — это чарующая улыбка. Я этому три месяца на американских курсах учился. Ведь избиратели любят улыбчивых кандидатов.
— Ну… — Меценат заинтересованно посмотрел в окно, словно высматривая будущих недоумков, готовых полюбить улыбку Карпова, среди проходящих мимо ресторана мирных граждан. — Можно рассмотреть вопрос и с иной стороны. Ты грустишь о судьбах россиян, ты сосредоточен и готов сделать их жизнь лучше…
Вот Жириновский, к примеру, никогда не улыбается, да и Шандыбина я скалящимся ни разу не видел, а ведь какая у них популярность.
— Я драться, как они, не собираюсь. У них свой конек.
— Не собираешься, но будешь, — со знанием дела заявил Бобров. — Уж поверь мне.
— Прошу прощения, — наконец вступил в разговор сэр Александр. — Если не ошибаюсь, вы собираетесь выдвигать свою кандидатуру от Ивановской области (он очень гордился, что за ночь сумел изучить современную политическую конъюнктуру России), –Почему бы вам не запечатлеть свой портрет на городском транспорте?
Потенциальный депутат глянул на него с недоумением, потом обратился к меценату:
— Серж, он что, с дуба упал?
— Он из Лондона, — сдержанно пояснил тот.
— А, тогда понятно, — облегченно вздохнул Карпов. — Ты поясни ему.
— Видишь ли, Саша, — Бобров осторожно тронул его за плечо. — Ведь в Ивановской области как минимум трое желающих попасть в Думу. И все они живут в Иванове. А потому уже давно купили все места на троллейбусах и автобусах, ну и украшают город своими рожами. Так что роже господина Карпова в транспортных пределах города места не нашлось, а потому нужно что-то придумать. Придумали замечательную схему: твои машины — наши заказы, его рожа — твоя прибыль. Уяснил?
— Н-не очень, — честно признался английский аристократ.
— Да чо он ваньку валяет! Чистоплюй хренов! — неожиданно грубо возмутился недавно улыбавшийся Иван Петрович. — Малахольный он какой-то. Неужто нельзя было найти кого посолиднее?
— Простите, но я не терплю, когда в моем присутствии обо мне выражаются в третьем лице, — скулы Александра вмиг побелели, а нос слегка заострился. Его друзья по клубу «Пеликан» непременно решили бы, что он довольно зол, и на некоторое время оставили бы его в покое. Разумеется, предварительно извинившись весьма деликатным образом.
Но Серж и Карпов никогда не состояли в членах этого старейшего и уважаемого клуба, а потому оба лишь недоуменно уставились на младшего Доудсена.
— Да кто он такой, мать его! — воскликнул обладатель потрясающей улыбки, которой Джоконда могла только завидовать.
— Не суетись, — одернул его Бобров. — Это наш парень.
— Наш парень? — прищурился Иван Петрович, от чего его глаза совсем потерялись в мясистых щеках. — Наш парень не будет задавать дурацких вопросов.
— Не думаю, что мои вопросы можно назвать дурацкими, — опротестовал Александр. — Скорее конструктивными.
— Ха!
— Зря я свел вас так рано, — буркнул меценат, поняв, что, не желая того, стал арбитром чужого и бессмысленного спора.
— Может быть, тебе и улыбка моя не по душе? — перешел на «ты» человек от политики.
— Ваша улыбка не будит во мне ничего радужного, — заверил его потомок аристократического рода. — Но мне решительно все равно, с какой гримасой вы собираетесь предстать перед своими избирателями. В конце концов, это ваше дело. Но что касается моего транспорта, я хотел бы выяснить…
— Эй! — Карпов схватил со стола графин с водкой, который до сего момента столь регулярно опустошал. — Этот хмырь назвал мою улыбку гримасой!
— Хм.., в общем-то, не так уж далеко он ушел от истины, — тихо заметил Бобров, однако взял себя в руки и обратился к спорщикам:
— Саша, Ванька, уймитесь, я сказал!
— Нет, ты слышал?! — взревел Иван Петрович, и лицо его побагровело. — Ты-то знаешь, сколько денег мне стоило научиться улыбаться. Я же пластику на лице сделал, урод!
С этими гневными словами он схватил графин и плеснул его содержимым в лицо потомку аристократического рода.
Александр порывисто вскочил со словами:
— Сэр, вы нанесли мне оскорбление!
Карпов тоже вскочил, плотнее сжав горлышко графина в кулаке:
— И страшно этому рад, прыщ недорощенный!
Вокруг их столика как из-под земли выросли двое официантов и метрдотель. Все они наперебой начали уговаривать спорщиков утихомириться. Музыка на эстраде стихла.
— Я прошу вас выбрать оружие, — холодным тоном произнес сэр Доудсен.
— Да я уже выбрал, недоносок! — насупился кандидат в Думу от Ивановской области и красноречиво потряс графином.
— Перестаньте паясничать, — Александр, не моргая, глядел ему в глаза. — Мне все равно, что это будет: пистолет, сабля или охотничий нож. Нужно уметь отвечать за свои слова.
— А ну сядьте, кому сказал! — ревел Бобров, пытаясь затолкать то одного, то другого за стол, но те лишь скидывали его руки с плеч.
— А я и отвечу! — рыкнул Карпов.
— Смотри, ща вдарит! — крикнул кто-то в другом конце зала.
— Хрена вдарит! — ответили ему.
— Спорим?
— На сто баксов!
Александр с удовлетворением отметил, что и в России живет столь милый его сердцу спортивный дух. Ставки — лучшее достижение человеческого разума, считал он. Если бы доисторическая обезьяна, вместо того чтобы бессмысленно хватать первую попавшуюся палку вслед за вожаком, поспорила бы с другой обезьяной на то, собьет вожак этой палкой банан или нет, человечество давно бы уже умело летать в другие галактики.
И тут Карпов позволил кому-то заработать сто долларов США, он замахнулся, желая опровергнуть общее мнение, что ссора пошла на убыль. Александр молниеносно отразил удар. Другой рукой, сжатой в кулак, он саданул противника в огромный нос.
— Еж твою двадцать! — взревел Карпов, выронив графин и схватившись за лицо.
— Допрыгался! — не без злорадства заметил Бобров и одобрительно покосился на сэра Доудсена.
В этот момент что-то на мгновение осветило их лица, тонувшие в полумраке обеденного зала ресторана.
— Твою мать! — крикнул меценат и, руша все на своем пути, ринулся в сторону вспышки. — Кто пустил в зал репортера! А ну дай сюда свою проклятущую щелкалку.
Завязалась общая каша. Бобров споткнулся о ножку стула и повалился на какую-то даму в дорогих шелках. Ее кавалер, разгоряченный зрелищем чужой баталии, тут же решил принять участие в потасовке. А потому стукнул по затылку поднимавшегося мецената.
— Сволочь, я же принес свои извинения! — обиженно промямлил тот и молниеносно вцепился в горло противника бульдожьей хваткой.
— Ты мне нос разбил, скотина, — проныл Карпов и кинулся на Александра.
— Господа, господа, — взмолились метрдотель и официанты, — пожалуйста, перестаньте!
Где там! К двухочаговой драке неожиданно подключились все дееспособные посетители ресторана. И вскоре Александр с удивлением заметил, что ему приходится отражать нападки не только будущего депутата, но и людей, ему доселе не представленных. Бобров бился в другом конце ресторана. За окнами завывала милицейская сирена. И никто уже не вспоминал о причине конфликта. Лишь изредка в глаза как нападавшим, так и обороняющимся били яркие вспышки фотокамер.
***
Утро английского аристократа началось ужасно. Боль сверлила виски, расползалась по голове и сжимала горло страшными сухими судорогами. Однако более всего терзали Александра вовсе не физические, а душевные страдания. Он смутно помнил отвратительную драку в ресторане, которая закончилась постыдным бегством. Бобров за шкирку вытащил его на улицу и затолкал в свой джип. Сэр Доудсен все еще молотил кулаками воздух, выкрикивая страшные проклятия отвратительному политику Карпову, которому, по его мнению, больше подошли бы тюремные нары, нежели депутатское кресло. Почему при наличии трех охранников и водителя Серж сам оказался за рулем автомобиля, Александр уже не мог вспомнить.А вот ту поездку по ночной Москве он при всем желании выкинуть из головы не мог. Хотел бы забыть, как многое случившееся за вечер, да не мог. Джип петлял по дороге, редко попадая на положенную полосу. Ехали все больше по встречной. Машины гудели, Бобров же, воодушевленный таким вниманием, распевал во весь голос: