— Слушай, друг, давай за Юрчика выпьем, — неожиданно взревел Серж, подзывая к себе стюардессу. — Ему, бедняге, очень тяжело без водяры. Он ведь ни дня без нее не жил, пока не зачалился.
Александр призвал к себе все мужество, но оно было сломлено напором русского. В такой ситуации любой Доудсен не стал бы испытывать судьбу. И, подчинившись диктату предков, юный Доудсен смирился.
***
Маша Иванова замерла на перроне Ярославского вокзала, с наслаждением вдыхая теплый, по северным меркам, воздух. Ноль градусов в октябре — это же просто сказка. В родной Инте, маленьком северном городке, уже снежные сугробы. Она закрыла глаза. На перроне пахло слякотью и беляшами. Маша представила себе маму, склонившуюся над ее письмом. Конечно, она будет плакать, а отец непременно пригрозит всыпать ей по первое число. Знай они о ее планах, нипочем бы не отпустили. Сейчас небось сердятся, обижаются.
"Но не прогуляться же я в Москву приехала, — оправдывала себя Маша, — Я же и для их будущего стараюсь. Вот стану звездой, и все будет хорошо!"
Маша действительно приехала не просто так. Не как туристка и не за шмотками. Она приехала навсегда. Она приехала покорить Москву и имела целью положить этот гордый город к своим ногам. Она хочет стать звездой и непременно добьется своего, чего бы ей это ни стоило.
А почему бы и нет? Она прекрасно поет, хорошо сложена, неплохо танцует, и в отличие от многих знаменитостей российской эстрады окончила музыкальную школу с красным свидетельством. В интинской студии звукозаписи она записала три песни на диск, сшила костюм, накопила аж пятнадцать тысяч рублей, что по московскому курсу — пятьсот долларов, а потому готова к штурму столицы. Зря она, что ли, пела в местном ресторане, потешая пьяных бизнесменов, которых только из страха не называют как положено — бандитами? Зря, что ли, целый год мужественно терпела ухаживания всевозможного сброда — ресторанных поклонников, которые на трезвую голову и имени-то ее не могли вспомнить? Так и звали Ledy in red за то, что пела на бис известную песню в красном до пят платье. Зря разве она скрывала от родителей, что вечерами работает в месте, которое отец — добропорядочный мастер шахты, а тем более мать — учительница стороной обходили? Зря врала и выкручивалась? Ничего подобного! Все у нее получится. Главное — талант. «Девочка с Севера, девочка ниоткуда», — пропела она гимн своей жизни. Именно с него все и началось.
Не исполни группа «Премьер-министр» эту песню на конкурсе Евровидения, может быть, и не собралась бы Маша Иванова в дальнюю дорогу. Не пришла бы ей в бессонной ночи шальная мысль бросить родительский дом и податься навстречу славе и богатству, о которых и мечтать-то было боязно. Поступила бы она следующим летом в Сыктывкарское музыкальное училище и окончила бы свои дни учителем фортепиано в Интинской музыкальной школе. Вышла бы замуж за какого-нибудь шахтера или бизнесмена средней руки, родила бы детей, и все, капут прекрасной мечте. Но песня прозвучала. Она узнала в ней знак от судьбы. Надо ехать, надо сражаться за свое будущее. И Маша начала готовиться к своему бегству.
Главный вопрос — деньги. Виталик — тот самый звукорежиссер, который и песни ее записал — подкинул работенку — привел Машу в модный, по местным меркам, ресторан «Астория». Предупредил, что контингент еще тот, но платят хорошо. А то плохо — по сто пятьдесят рублей за вечер. После пяти «концертов» она справила себе то самое красное платье с глубоким вырезом на спине. До того эффектный наряд получился, что в ресторане даже ставку Маше увеличили — до двухсот рубликов. Копить на Москву стало легче. А как подкопила, сказала родителям, что едет на День открытых дверей в Сыктывкарское музучилище, а сама мотнула вон куда — на перрон Ярославского вокзала. Так что боись, надменная столица! Скоро ты будешь выть от восторга перед Марией Ивановой.
***
Потомок древнего рода зябко переминался на холодном московском ветру, с тоской вспоминая зеленые газоны родного Лондона, по которым причудливым узором были разбросаны разноцветные осенние листья. Октябрь в Европе — сочные краски, крупные мазки, пейзажи, наполненные глубоким смыслом…
— Ox! — невольно вздохнул Александр.
Он закрыл глаза… Из-под ног его уходила в высокое небо тисовая аллея. Любимый скакун, породистый, поджарый, едва касаясь копытами земли, нес его к огромному старому замку Матчингем, коим издавна владели дербиширские Доудсены. Сейчас юный отпрыск увидел свой отчий дом так ясно, что у него защемило сердце. Тонкие путы вьюна покрыли северную башню, отчего издали она кажется бархатной, восточная галерея уставлена цветочными горшками, и с ранней весны до поздней осени тут солнечно и многоцветно. Каминный зал с любимой картиной отца — большим портретом Алисы Доудсен, прабабки Александра, необыкновенно похожей на его мать. Библиотека, столовая и место его дислокации в отрочестве — конюшня с аккуратно развешанной сбруей и седлами…
— Куда едем?
Александр вздрогнул и, открыв глаза, уставился на усатого господина, по пояс высунувшегося из старого «Мерседеса».
— Ну, чего уставился, едешь или будешь дальше замерзать? — Господин расплылся в широченной улыбке.
«Природа распорядилась таким образом, что ни при каких обстоятельствах лицо этого шофера даже на секунду не может стать красивым, — подумал про себя сэр Александр Доудсен. — А его звериный оскал вряд ли служит визитной карточкой добропорядочного человека. Даже если не учитывать его красных прыщей и сильно выраженного косоглазия».
Он беспомощно огляделся, ища какой-нибудь другой автомобиль, но желающих везти в город больше не находилось.
Зато в ста метрах от него замаячила знакомая фигура недавнего попутчика.
— Эй! — кричал он, размахивая руками, словно орел крыльями. — Эй, аристократ хренов, айда в мою тачку.
Надежнее шофера не сыщешь! — Тут он с размаху ткнул себя кулаком в грудь. — Давай в «Метрополь», устриц нажремся, вспомним Англию!
«Ах, как было опрометчиво не сообщить в контору о своем прибытии, — запоздало пожалел Александр. — Хотел нагрянуть внезапно, вот она, цена неожиданности…» Он покосился на улыбающегося водителя.
— Давай не капризничай, турист, — хрипло подбодрил его тот. — А то околеешь!
Молодой Доудсен пожал плечами и шагнул к Мерседесу.
«Все-таки этот бандит лучше, чем пьяный в стельку Серж Бобров за рулем», — подумал Александр и, открыв дверь, забрался на заднее сиденье.
— От же! — непонятно по какому поводу возмутился усатый господин и со всей силы выжал педаль газа.
Машина рванулась с места, словно дикий мустанг.
Александра вдавило в спинку сиденья с такой силой, что он возблагодарил небеса, что его совсем не выкинуло на улицу.
— Вполне возможно, вам будет интересно узнать, что я не слишком тороплюсь, — тактично заметил он.
— Ха! А я так очень! — шофер хохотнул. — У нас время — деньги. Знаешь такую поговорку?
Они миновали турникет стоянки и, повернув налево, как-то сразу углубились в темноту.
«Странно», — подумал младший Доудсен.
Впрочем, он был не из тех, кто скрывал интересующие его аспекты дела, если их мог разрешить находившийся рядом человек.
— Прошу прощения, — обратился он к водителю. — Но в Москву, если следовать указателю, надо было ехать прямо. По вон той, хорошо освещенной трассе.
— Вот умник, — неприятный усач опять хохотнул. — У нас только дураки по этой дороге ездят. Далеко и дорого. И долго, везде пропускные пункты понаставили. Да, — тут он от безнадежности махнул рукой, — чо тебе объяснять-то. Все равно не поймешь. По этой дороге короче, и баста.
Тем временем машина миновала редкие световые островки. Где-то далеко еще виднелись огни Шереметьево, но они были настолько далеки, что уже казались чем-то не вполне реальным.
— Прошу прощения. — Александр нервно озирался по сторонам. — Вы хорошо уяснили, что мне нужно именно в Москву? Не на Бородинское поле, ни на Марсово и ни на Поле Чудес, а именно в Москву.
— Вот чудак. Заладил, как три сестры: в Москву, в Москву! Будет тебе Москва, — несколько возмущенно проворчал косоглазый шофер.