Они пожали руки, и старик, зажав прут подмышкой, смеясь, на удивление крепко-зубой улыбкой, закурил.
— Я так-то ж присматриваю, вроде тихо. Сам знаешь, у нас, слава Богу, смраду нет.
— Спасибо. А это кто? — Маринин затянулся и кивнул в сторону высокого и толстоватого, коротко стриженного молодого человека, который странно и неприятно посмотрел на него, и пошёл за коровами.
— Племянник мой, внучатый. Артёмка. Он немного не того, ну, сам видишь. Вот, на лето его к нам сбагрили. Вроде, помощник мой.
— Я помню его. Дядь Андрей, пора уже Вам смену готовить, сколько можно самому-то?
— Приходится, ёлки зелёные, — старик пустил густой клуб дыма и закашлялся, чуть наклонившись. — Пастух паскуда! — он горько вздохнул и часто заморгал глазами, — корову мне загубил.
— Как?! — искренне ужаснулся Маринин.
— Да, хрен его знает! И ведь зарекался больше не брать этих охламонов! Ай! — дед махнул рукой. — Она стельная была, подумай…. Запуталась в верёвке и удушилась.
— Кто такой?
— Не наш, пришлый, дел натворил и стриканул, сучонок. Неделю всего побыл, а столько наворотил! И кнут стащил, и куртку. Ай, ну, его! Корову жалко, такая красавица была!
Маринин сочувственно покачал головой, осмотрелся вокруг. Последняя корова была уже в метрах пятнадцати от дороги.
— А я жду, стада всё нет, ёлки зелёные, что такое? Пошёл, а его и нет, коровы — сами по себе, а Верба наша лежит…. Шмальдец, твою меть….
— Да, жаль, конечно. Жаль. Может, попробовать поискать?
Дед махнул рукой.
— Вам видней. Ну, я поеду. Не болейте! — и, запулив окурок в траву, Маринин пошёл к машине.
— Давай! Ты почаще заезжай! — старик потряс кулаком и пошёл, как вдруг обернулся, — эй, Матвейка, а мясо-то тебе не надо?
Маринин замялся и медленно попятился.
— Да, можно, наверное. Я зайду!
— Добро!
Довольный старик не торопясь пошёл за своими бурёнками, ещё издалека им что-то прокричав.
Глава седьмая
Узкая дорога, ответвляющаяся от основной, такой же сухой и пыльной, вывела седан, виртуозно, почти профессионально, преодолевающий неглубокие ямки, к высокому профнастильному забору, из-за которого виднелась «макушка» крыши. В центре образовавшейся дорожной развилки росли преимущественно берёзы, узким и длинным леском отделяющие этот участок от остальных, находящихся далековато и чуть скучено. Этот же дом стоял в начале деревни и, одновременно, особняком.
Открыв ключом калитку, Маринин вошёл во двор, распахнул ворота, загнал машину, и только закрыв ворота, понял, что сделал это автоматически, а не из мер предосторожности, которые, принимая во внимание Надю, были нелишними. И местные, и дачники, особенно, дачники, не обращая внимания на погоны, частенько принимали его за участкового, и спешили поделиться своими, на самом деле, только для них ценными, наблюдениями. И, как правило, такие неравнодушные и бдительные люди, могли набдеть что-нибудь лишнее.
Он постоял с минуту, недовольно уперев руки в боки, размышляя, правильно ли сделал, и, в конце концов, разрешил Наде выйти из машины.
— Вы здесь живёте? — поинтересовалась почти вращающаяся голова с летающей косой.
— Жил.
От ворот до дома вёл длинный помост, выложенный в два ряда полуметровыми потемневшими от времени досками. По обе стороны от него среди травы, недавно скошенной, и пустившейся догонять прежнюю высоту, кустилась смородина, усыпанная чернеющими ягодами, абрикос и молодая, но очень высокая, груша. Справа у забора перед гаражом остывала машина Маринина, слева — давно пустовавшая собачья будка.
Почти у крыльца в шахматном порядке росло пять берёз. Между двумя была сколочена голубая скамейка.
Со стороны могло показаться, что Надя попала в Дисней-ленд, а не деревенский двор, настолько увлечённо она всё рассматривала. Ноги шли вперёд, голова была повёрнута в одну сторону, глаза пытались глядеть в противоположную. И не заметив какую-то неровность, Надя подвернула ногу и уткнулась в спину Матвея Александровича.
— Осторожней, — обернувшись, заботливо сказал он.
— Ага….
Это был большой, почти квадратный, деревянный дом с большими окнами в белых рамах и с голубыми наличниками. В углу между верандой, плавно переходящей в большую пристройку, стояла бочка до середины наполненная мутной водой и детская эмалированная ванночка, тоже с водой, в которой плавали бабочки, жуки и берёзовые листья. В помосте «проросла» колонка с длинной ручкой. Рядом стоял закрытый алюминиевый, немного мятый, молочный бидон, вероятно, ровесник хозяина.