— Да. Есть… Жена… — тут он слегка запнулся, — Жена хотела, чтобы мы накопили на машину. Я ходил в ДОСААФ в 1967 году. Там в основном были допгизывники, но были и обычные гьяждане. Если на кугсы водителей посылает завод или автобаза, то им выдавали удостовегение с пометкой шофёг-пгофессионал. А у меня написано только «шофег тгетьего класса».
— А это что значит?
— Ну… Я могу водить легковую или гьузовую машину. Но не имею пгава быть шофёгом по найму.
— Ясно. Категории «В» и «С».
— Что?
— Да, нет… А… Я слышал, что собираются вводить международные категории. И шофёр третьего класса — это будет категория «В» и «С».
— Не слышал…
— Не заморачивайся!
Натан поморщился. Я заметил, что не все мои сленговые слова адекватно им воспринимаются. Надо бы «фильтровать базар», как говаривали в девяностых. Сейчас я своего собеседника совсем оглушу неожиданностью.
— Нам надо срочно купить машину!
— Чего?
— Машину. Что-нибудь неприметное. Может старый «Москвич» или «Запорожец». У тебя из знакомых никто не продаёт, случайно?
— Я не знаю. Давно ни с кем не общался.
— А ты пообщайся. Только надо, чтобы ты снова выглядел так, как неделю назад. Измождённым, больным что ли… Ну и так далее. Поэтому начнём через пару дней. Ты пока не бреешься и… Я не знаю… Как сделать тебе грим?
— Я могу несколько дней поголодать.
— А ты не упадёшь от голода.
— За два дня? Нет. Я иногда забывал поесть и сидел у окна день… два… и ничего со мной не случилось.
— Ясно. А почему ты не спрашиваешь: Зачем машина?
— А зачем? — глубокомысленно отвечал мне музыкант, — Если важное что-то — ты объяснишь мне. Я если не важное, то и знать незачем.
— Я тебе всё подробно расскажу. Только имей в виду, это уже лично моё дело. И ты вправе отказаться в любой момент.
— Ты хочешь сказать, что мы — больше не вместе?
— Нет. Не так… Мне необходимо наказать…
Я замялся. Мне надоело подбирать слова в разговоре с этим человеком. Практически с единственным в этом мире, кому я могу доверять… Наверное… Блин… Как мне не хочется больше быть сильным. Хотя бы ненадолго, ну хоть час, хоть бы на полчаса. Больше не притворяться. Больше не врать. Не делать вид, что я знаю ответы на все вопросы, и знаю наперёд все вопросы, что мне могут задать… Надоело. Буду стараться говорить правду. Ну или почти всю правду…
— Натан! Я планирую убить несколько человек.
— Ну и что?
Ого, как его торкнуло. Ему уже пофиг, что я хочу замочить несколько человек? Ну, ни фига же себе заявочка…
— Тебя это совсем не волнует?
— Я знаю, что ты не будешь убивать невиновных. А виновные — заслуживают наказания!
— И ты мне веришь, что невиновные от моей руки не пострадают?
— Да!
— И если я скажу, что этот человек убийца и насильник, то ты поверишь мне и поможешь его убить?
— Да! Даже больше… Можешь мне ничего не объяснять. Если ты покажешь на человека и скажешь, что его надо убить… Я убью не сомневаясь.
— Натан! Ты мне настолько веришь?
— Как себе…
— Почему?
— Я убедился, что ты — Гнев Божий!
«Натан! Ты чё, с дуба рухнул?». Нет. Я так не говорю вслух. Просто очень громко думаю…
А вслух всего лишь нейтральное:
— Ты немного заблуждаешься.
Ну а дальше лекция часа на полтора. Про то, что бога нет я не говорил. Но всё же пытался убедить воспитанного в духе атеизма советского музыканта в том, что в моих действиях нет ничего мистического или религиозного. Рассказывал про то, что я только пытаюсь восстановить равновесие в этом мире. Наказываю тех, кто творит зло… Но это всё мало помогало. В выразительных еврейских глазах глядящих на меня, светилась слепая вера в то, что мои слова лишь отговорки… А на само деле я — то ли мессия, пришедший судить злодеев, то ли воплощение Божьего гнева.
С одной стороны я его понимаю. Стоит перед ним девочка школьница лет тринадцати. Но он знает, что она свободно может избить взрослого негодяя, убить его голыми руками. А если в этих руках появляется оружие, то и несколько человек убить — не проблема.
Ну а тем более после того предгрозового моего спича… Когда я вещал, что-то про меч и отмщение, а моё лицо освещали всполохи молний. Я сам не рассчитывал тогда на такой эффект от моего выступления. Ну а когда по окончанию моей речи громыхнул гром….