Я молча сажусь за стол и пробую рыбное филе. Вкус, должно быть, изумительный, но я его не чувствую. Проходит пару минут прежде, чем мама садится рядом и смотрит на меня.
- Мэли, я хотела поговорить с тобой, пока Глэн и Сади не пришли. Они ещё малы для таких разговоров, - говорит мама тихо и ласково, и во мне зарождается жгучее желание убежать.
- Что-то случилось? - спрашиваю я как можно равнодушнее, ковыряя вилкой рыбу. Я хочу делать вид, что не понимаю, о чём идёт речь. Будто, если смогу обмануть маму, всего этого не будет на самом деле.
- Хочу обсудить завтрашний ужин. Нужно, чтобы всё прошло гладко. Тётя Мирта приедет утром, поможет мне на кухне, а к двум часам поедем на кладбище. Если захочешь, - говорит мама, но я её перебиваю.
- Не захочу, - повышаю я голос и бросаю вилку на стол. Она ударятся о край тарелки, и этот звон ещё долго разделяет нас с мамой. Хотя не только он. - И хватит говорить об этом. Хватит устраивать эти ужины, которые никому не нужны.
- Твой отец хотел бы, - начинает мама, но я снова её перебиваю.
- Хотел бы, чтобы мы собирались раз в год в кругу людей, которым на самом деле на него плевать, и слушали их фальшивые речи? Ты действительно думаешь, что от этого хоть кому-то станет легче?
- Да, - отвечает мама всё так же тихо. Она словно понимает мою злость и не обижается. - Легче будет ему.
- Нет, не будет, - отвечаю я на этот раз уже так же тихо, как мама, но голос звучит строго. - На самом деле ему уже всё равно. Если ты не помнишь, мама, то он уже мёртв.
Я встаю из-за стола, поднимаюсь по лестнице на второй этаж и громко хлопаю дверью в комнату. Понимая, что сегодня всё равно не смогу уснуть, всё же падаю на кровать и зарываюсь лицом в подушку. Я не плачу, но чувствую на душе такую пустоту, что удивляюсь, как меня саму ещё не засосало в эту дыру.
Когда утром я открываю глаза, то понимаю, что просыпаться мне не хочется. Я хочу вычеркнуть этот день из своей жизни, из памяти, из истории всего мира, чтобы никто никогда не узнал, какая боль пронзает сердце в этот день.
Мама велит просыпаться скорее и одеваться, просит помочь на кухне, после просит собрать брата и сестру. Последнее мне, пожалуй, по силам.
Я захожу в комнату к Глэну и останавливаюсь на пороге. Мой брат стоит у зеркала и застёгивает пуговицы пиджака, который надевает лишь в редких случаях. Костюм ему к лицу, безусловно. Но другое поражает меня. В свои четырнадцать Глэн - точная копия отца, и строгий костюм лишь подчеркивает эту схожесть. Я с трудом проглатываю ком в горле.
Меня словно парализовало на пару минут. Брат замечает меня и оборачивается.
- Мама прислала контролировать? - спрашивает он спокойным голосом. Этим он тоже пошёл в отца. В то время, как я с мамой могу кричать и ругаться вечно, Глэн никогда не повысит голос.
Я киваю в согласии, а после понимаю, что нужно вести себя, как подобает старшей сестре, быть сильнее их, быть сильнее всех. Папа хотел бы именно этого от меня.
- Тебе идёт костюм, - улыбаюсь я брату. Он смотрит на меня около минуты, словно решаясь на что-то, а после всё же произносит:
- А тебе не идёт траур, Эммелин. Давай просто вместе переживём этот день. Знаю, ты считаешь эту затею глупой, но маме становится легче, так что давай потерпим.
Я подхожу и обнимаю брата, борясь с желанием заплакать. Он думает о маме, обо мне, обо всех, кто вокруг. Хотя его слова зарождают обиду и злость в глубине моей души. Почему, если маме от этого легче, а нам только хуже, мы должны терпеть? Разве не она должна о нас заботиться?
- Пойду проверю, как дела у Сади. Ей больше нужна моя помощь, чем тебе, - говорю я, и брат кивает в согласии. Я благодарна ему за эту пару минут и его слова, которые, словно пощёчины, привели меня в сознание.
Когда я захожу в комнату сестрёнки, то вижу её в чёрном платье на кровати. Она перебирает свои заколки и пытается выбрать что-то подходящее. Я ловлю себя на мысли, что ей траур не идёт намного больше, чем мне.
Моя светловолосая, голубоглазая одиннадцатилетняя сестра не предназначена для чёрных платьев и траурных повязок. Она всегда излучает свет и радость. Я снова начинаю злиться на маму.
Для чего она обрекает троих своих детей на такие муки, прекрасная зная, какую боль нам это причиняет?
- Никак не могу выбрать, - произносит Сади, словно мы уже давно о чём-то болтали.
- Давай я заплету тебе косу, как ты любишь? - предлагаю я, и сестрёнка утвердительно кивает.
Пока я расчёсываю и заплетаю золотистые волосы сестры, я думаю о том, сколько раз ещё за сегодняшний день мне придётся фальшиво улыбаться, сдерживать свою злость и слёзы. Думаю, смогу ли простить маму за это?!