Люди Крайнова внимательно слушали Игоря, изучали и «щупали» его, как какого-то домашнего питомца, задавали бесконечные вопросы несколько суток подряд – не давая ему ни есть, ни спать, в обшитой металлом комнате, под прицелом тогда еще одной, огромной и старой камеры, которая неподвижно стояла на треноге.
На исходе первых девяти часов после жалобной просьбы Соколова выйти в туалет кто-то из зеленых человечков неожиданно и больно впечатал его лицом в стол. Игорь застонал и чуть не свалился на пол, а потом сзади подошел Крайнов, приобнял по-отечески за плечи и резко вытолкнул в коридор. Голова кружилась, все было в крови, но Игорь побежал, шатаясь, на негнущихся ногах – и он никогда так быстро больше никуда не бежал, ни до, ни после. Он сунул голову в раковину, хлестал ледяную воду прямо из-под крана и трясся – Игорь не мог плакать, только выть утробно. Потом, когда вынырнул, посмотрел на себя в зеркало – и не узнал.
Спустя много дней и допросов его наконец привезли на спецпоезде в Москву, в этот самый кабинет, который Крайнов тогда еще не занимал. Соколов не помнил, что ему говорили. Он стоял и смотрел на огромное, в полстены, изображение водопада, забранное в золоченый багет за спиной у какого-то высочайшего чина.
Чин лаял на Игоря рваными короткими фразами – что-то о долге, Отечестве, преступлениях, присяге и миллионах крипторублей. Было сложно понять, чего именно от него хотят, и поэтому Игорь предпочел изучать застывшие навсегда масляные буруны водопада и плавный, распадающийся на полосы водоворот. Он тащил за собой в пучину обломки кораблей с черными мачтами и вьющимися на ветру военными стягами.
Сейчас вместо картины всю заднюю стену кабинета занимали полки; на них опиралась маленькая приставная лесенка. Книги, еще книги, статуэтки, обломки военных роботов, кожа, тиснение, золото – Крайнов вряд ли хотя бы раз в год разглядывал свои сокровища, пожалуй, только когда хвастался перед высокопоставленными гостями или подписывал коллекционные монографии.
Соколов вышел не оборачиваясь. Ему в спину дышала назойливая делегация: Крестовский, коптеры, несколько человек из охраны, секретари и чины попроще, чем Крайнов.
Главное дело на сегодня было закончено – но едкий запах сигарет Крайнова оставался с ним до самого вечера, а когда Игорь между встречами ненадолго закрывал глаза, реальность словно проваливалась в невидимую яму и едва заметно вращалась вокруг своей оси.
В половине одиннадцатого он тайком проглотил таблетку, опустился на сиденье автопилота и вдохнул – глубже, чем стоило.
Там, снаружи, где все шумело, и смеялось, и посверкивало огнями в темноте, была весна. Пахло сиренью, пыльными дорогами, которые томились без дождя; звонили колокольчики роботов-курьеров, шипели электрокары – как диковинные насекомые, они тормозили у баров, взмахивали прозрачными дверями-крыльями и выбрасывали на улицы возбужденные толпы людей. Соколова не радовало это время: весь город вдруг одновременно выходил наружу и переодевался в розовый, белый и бежевый. Ему сразу хотелось носить только черное, чтобы, не дай бог, не измазаться в этой приторной борисвиановской пене.
«Веретено» в двойном кольце черных джипов двигалось очень быстро, но Игорь в деталях представлял себе город за окнами: вот башенки старинных высоток, вот законсервированные сталинки под углепластиковыми прозрачными колпаками, как экспонаты в музее, – а между ними тонкие зеркальные иглы небоскребов. Рекламные проекции размером в десятки этажей, публичные пространства с зонами дистанционной работы – и аутентичные подворотни с неоновыми лампочками, сохраненные, чтобы не разрушать московскую эклектику. Кое-кто из его «придворных» историков даже усматривал в этом отражение «особого пути России».
Игорь грустно усмехнулся и сжал в кармане токен с деньгами, который Крайнов сунул ему во время рукопожатия. Особого в России шестидесятых было, пожалуй, только то, что они не были пятидесятыми. Официально коррупцию победили с помощью камер, которые исправно делали свое дело – но от этого все стало только «ближе к телу», наглее и проще.
Народ дремал, лишь изредка взбрыкивая: люди всецело доверяли цифровой демократии и токенизации выборов, с тех пор как предшественник Соколова Николай Юльевич Лапин – пожилой, но наивный дурачок – внедрил ее одним движением руки.