— Это все сделал гитлеровец с заколкой.
— И это знаю.
Итак, мама знала все. Антошка внимательно посмотрела на мать. Елизавета Карповна повернулась и пошла на кухню.
«Ах, золотая моя мамочка! Если бы ты меня побила, ругала, я бы защищалась, я бы находила что-нибудь в свое оправдание, но ты даже сделала вид, что ничего не знаешь, ничем не попрекнула. Ты заботилась обо мне, когда я лежала в постели, заботилась так, словно я пострадала за правое дело. А я ведь кругом виновата. Я совершила пре-ступ-ле-ние!» — думала Антошка, вынося постели на балкон.
Елизавета Карповна чистила картошку.
— Мамочка, не трогай картошку, тебе надо беречь свои руки, теперь это руки хирурга. Я сама почищу, и шкурку буду срезать тоненькую-претоненькую, как скальпелем. А закончу дела на кухне и сразу пойду к Улафу.
— Сначала позвони, — посоветовала Елизавета Карповна, — шведы не любят неожиданного вторжения. Попроси разрешения зайти.
Антошка закончила хозяйственные дела и пошла звонить.
— Мама, фру Карлсон сказала, что они будут рады видеть меня в пять часов.
Елизавета Карловна вздохнула.
— Значит, они ждут гостей.
— И тебе это не нравится? Ты опять боишься, что я влезу в какую-нибудь историю? Можешь быть совершенно спокойна: я никаких глупостей не натворю, буду молчалива, как салака.
Ровно в пять часов Антошка нажала кнопку на дощечке у подъезда против фамилии Карлсон. Щелкнул репродуктор. Голос Евы спросил:
— Кто это?
— Это я, русская Антошка.
— Заходи.
Антошка толкнула дверь, поднялась на лифте на третий этаж.
Ева ждала ее у раскрытой двери.
В маленькой квартире Карлсонов было очень чисто и, как во всех шведских квартирах, лучшая мебель стояла против окон, чтобы из соседнего дома видели, что у Карлсонов есть сервант и за стеклом достаточно чайной посуды, чтобы принять много гостей.
Комнаты не загромождены мебелью и от этого казались просторными и светлыми. Книжные полки, гардероб помещались в стенных шкафах, диваны и кресла превращались на ночь в кровати.
Ева, ее старшая сестра Клара и мать фру Эдит были одеты в нарядные платья; даже на Улафе праздничный костюм, который был ему явно велик и ворот белой рубашки слишком широк. Лацкан пиджака у него был защеплен обыкновенной канцелярской скрепкой, рядом с ней поблескивал металлический значок с цифрой «7» посередине, а из нагрудного кармана вместо платка высовывалась расческа.
На диване сидел пожилой, незнакомый Антошке человек. Его пиджак, как и у Улафа, украшен скрепкой, цифрой «7», и из кармана также высовывалась расческа.
«Наверно, мода такая», — подумала Антошка.
Она поздоровалась со всеми и хотела произнести благодарственную речь, но Ева перебила ее:
— У нас сегодня семейное торжество, и еще мы провожаем Улафа: он записался добровольцем в норвежские вооруженные силы и на днях улетает в Англию. Будет воевать.
«Счастливый!» — подумала с завистью Антошка.
Фру Эдит, раскрасневшись от плиты, бегала из кухни в комнату и обратно, Клара помогала ей накрывать на стол.
Пожилой человек сидел у радиоприемника и вместе с Улафом ловил лондонское радио, которое тоже заглушалось немецкими трещотками.
— Это дядя Кристиан, товарищ отца, пришел из Норвегии, — шепнула Ева Антошке, — он коммунист, и немцы объявили большое вознаграждение тем, кто его доставит живым или мертвым в гестапо. Он со своими товарищами взорвал большой пароход с фашистами и военный склад.
Антошка с уважением посмотрела на дядю Кристиана.
Из Лондона передавали известия на норвежском языке. Кристиан попыхивал коротенькой трубочкой и крепко прищуривал глаза, словно старался не только расслышать, но и что-то разглядеть сквозь вой трещоток.
Ева принесла мешочек и вытряхнула из него на диван множество маленьких варежек и чулочек.
— Нравится? — спросила она Антошку.
— Очень! Похожи на цветы! — Антошка перебирала шерстяные яркие варежки — полосатые, клетчатые, с узорами елочек, оленей, снежинок. — Кому это столько? — спросила она.
— Ленинградским детям. Мы с мамой распустили все старые кофты и завтра отнесем все это в фонд помощи русским.
Антошка по-новому взглянула на Еву, вспомнила, как в прошлом году Ева с Эльзой играли в куклы и вязали для своих «дочек» крохотные чулки.
— Эльза тоже вяжет? — спросила Антошка.
— Тоже. Но она вяжет носки для немецких солдат. Мы теперь с ней не дружим.
В передней раздался звонок, и Клара побежала открывать. Она долго шепталась с кем-то в передней и, сияющая, ввела в комнату — Антошка глазам своим не поверила! — молодого грузчика с почтамта.
«Неужели опять что-нибудь случилось?» — подумала Антошка и вся съежилась. Но грузчик рассеянно со всеми поздоровался, уселся рядом с Кларой и стал ей что-то шептать.
— Свен, познакомься с нашей русской гостьей, — спохватилась Клара.
Молодой человек взглянул на Антошку и широко улыбнулся:
— А мы с ней знакомы.
Антошка опустила глаза и сжала руки. «Сейчас все расскажет», — подумала она с ужасом.
— Когда же вы познакомились? — спросила Клара.
— Давно. Я частый гость этого двора и, кажется, перезнакомился со всеми его обитателями.
Антошка с благодарностью посмотрела на Свена, но он не оценил ее взгляда. Он осторожно поправил кружевной воротничок на платье Клары, провел пальцами по ее пирожку на голове.
— Ты сегодня красавица, — шепнул он, и Антошка поняла, что Свен влюбился в Клару с первого взгляда.
Клара действительно была хороша: большие светло-голубые глаза, льняные волосы. Кремовое шелковое платье подчеркивало нежный цвет ее лица. Клара работает продавщицей в большом цветочном магазине на Стуреплан, а туда берут только красивых девушек.
— Вы посмотрите, какой я получила сегодня подарок от хозяйки, — показала Клара на чудесный цветок в узенькой стеклянной вазочке. Цветок был похож на диковинную сиреневую бабочку. — Эта орхидея отломилась от ветки, и продать ее все равно было нельзя, вот хозяйка и подарила мне. А подруги купили мне гвоздики.
Клара сняла с радиоприемника другую вазочку, в которой красовались три махровые гвоздики: белая, розовая и красная. Антошка понюхала. Запахом свежей горечи пахнуло от цветов.
Фру Эдит вышла из кухни.
— У меня все готово, а отца нет. Обычно он приезжает в пять часов, а уже половина шестого.
— Часто бывает, что он и задерживается, ты не беспокойся, — сказала Ева.
— Кристиан! — окликнула норвежского гостя хозяйка. — Я приготовила сегодня твою любимую капусту с тмином, свежую треску.
— Тюссен так, — ответил гость и выключил радиоприемник.
— А московское радио сегодня передавало, что партизанский отряд Ларсена… — вставила свое слово Антошка.
— Ну-ну, — заинтересованно сказал Кристиан и подвинулся к Антошке, — говори, девочка, как дела у нашего Ларсена?
— Партизанский отряд Ларсена истребил сто пятьдесят гитлеровских солдат, уничтожил шесть грузовиков, забросал гранатами немецкую казарму.
— Вот спасибо за добрые вести, — сказал Кристиан. — А о Тромсе никаких новостей?
— Нет, о Тромсе последние дни ничего не передавали, — с сожалением ответила Антошка.
— Конечно, то, что мы делаем, по сравнению с подвигом вашего народа, — это капля в океане, — сказал Кристиан. — Но мы стараемся, чтобы норвежская земля тоже горела под ногами фашистов. Мы в большом долгу перед русским народом. Тюссен так, фрекен, — сказал Кристиан сердечно.
«За что он меня благодарит?» — подумала Антошка и отметила, что норвежский язык очень похож на шведский, но шведы говорят спасибо — «так» — по каждому поводу, а норвежцы отпускают сразу тысячи благодарностей — «тюссен так», и они чем-то напоминают русских, а чем — Антошка не могла определить.
— Скажите, пожалуйста, что означает цифра «семь»? — спросила Антошка.
— Этот значок мы носим в честь нашего короля Хокона Седьмого, — объяснил Улаф.