Когда я просыпаюсь ночью, ее уже нет. Толстые одеяла, которыми я укрыта, совсем не такие легкие и мягкие, как мое одеяло дома, они такие тяжелые, что мне даже трудно пошевелить ногами. В комнате холодно. Но под одеялами тепло и даже влажно – как будто Дороти постелила простыни, которые не успели высохнуть.
У меня все тело устало и болит – даже мозг. За окном мало-помалу светлеет, я перекатываюсь поближе к окну и смотрю на рассвет – мне становится легче. Я пытаюсь понять все, что произошло. Но ничего не получается. Иногда самое лучшее – считать то, что с тобой происходит, сказкой, делать вид, что это все понарошку, не взаправду. Я уже так делала – например, когда папа от нас ушел, а другой раз, когда в школе два парня обзывали меня «шлюха» и «придурочная», и слова вылетали у них изо рта, как будто какашки. Если притвориться, что это сказка, то можно смотреть на все как бы со стороны или как если бы все происходило внутри стеклянного шара.
Но все равно разные картинки вертятся у меня в голове, и я ничего не могу с этим поделать. Самая главная – лицо дедушки, когда он отпирал металлические ворота и оглянулся, словно проверяя, на месте ли я. Выглядел он точь-в-точь, как на моем рисунке: светлые волосы, которые стали ярче в свете фар, бледные совиные глаза в очках. Такое чувство, что я рисовала эту картинку сто лет назад – а ведь это было всего лишь вчера. Вот только кролик, который сидит у дедушкиных ног и слушает с раскрытым ртом… Непонятно, кто этот кролик и почему он попал в рисунок. И уже перед тем, как я снова заснула, мне пришла в голову очень странная догадка. Я вдруг поняла, кто этот кролик. Этот кролик – я.
14
Я заснула примерно на час, сидя на диване и привалившись головой к подушке. Бог знает, как мне удалось заснуть – правда, это мало походило на сон. Во сне забываешь обо всем, а я постоянно помнила, что случилось. И наяву, и во сне. Правда, это избавило меня от шока пробуждения, и за то спасибо.
Когда я открыла глаза, Софи, специалист по работе с родственниками, сидела за столом, на том же месте, на том же стуле и что-то читала. Она выглядела аккуратной и свежей, несмотря на бессонную ночь; из белокурого пучка на голове не выбился ни один волосок.
– Привет, – сказала она.
Я откинула одеяло и спустила ноги на пол.
– Есть… есть какие-нибудь новости? – спросила я, с трудом переводя дыхание.
– Пока нет. – Она наклонилась, коснулась моей руки и вышла, чтобы набрать воды в чайник.
Меня пронзила боль, которой я никогда раньше не испытывала. Она передается по всему телу, словно по нему проложен оптоволоконный кабель, заполняет руки, ноги, горло, она повсюду. Я посидела, раздумывая, как же я буду жить дальше с такой болью и с такой тоской.
Потом я скомандовала себе «Встать!», и, как ни странно, мое тело подчинилось.
Я слышала, как Софи наполняет чайник, наливает молоко. Я подошла к черному входу, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Вчерашний туман полностью рассеялся. Несмотря на ранний час, было понятно, что наступило восхитительное солнечное утро. На деревьях поблескивали капли росы, а над травой поднимался пар, от которого пахло розами. У меня в голове не укладывалось – земля сделала еще один оборот вокруг своей оси и продолжает вращаться как ни в чем не бывало, как будто ничего не случилось: солнце встало, птички поют, пчелы жужжат.
На веревке сушилось белье, которое я повесила вчера утром, перед тем как мы с Кармел пошли на поезд. Полосатая пижама Кармел, ее футболки и трусики – розовые, желтые и голубые, как леденцы, – приплясывали под легким ветром. Сердце болело, солнечные лучи резали глаза, и казалось, будто пижама танцует джигу и дразнит меня: «А где же Кармел? Ты потеряла ее? Она сбежала? Ты потеряла ее? Ха-ха».
Приступ тошноты подкатил к горлу, и я согнулась пополам, прямо на крыльце. Засвистел чайник, Софи очутилась рядом, одной рукой она обняла меня за спину, другой гладила по голове и ласково помогла мне снова распрямиться.
Она посмотрела в сад.
– Можно я занесу белье домой? – спросила она.
– Да, – кивнула я. – Конечно. Я помогу вам.
15
Когда я просыпаюсь во второй раз, уже совсем светло, только мне не сразу удается вспомнить, где я. Я моргаю изо всех сил – я всегда так делаю, чтобы быстрее проснуться.
Комната очень большая, потолок у нее высокий, а пол из голых досок. Как будто я болею и лежу в старой больнице, только здесь больше нет кроватей, кроме моей. Занавесок на окнах тоже нет, поэтому солнце светит прямо в лицо и согревает его. Подоконник покрыт толстым слоем пыли, какими-то черными кусочками и частицами известки с потолка.