— Виктор Петрович! Виктор Петрович! — Валера испугался, что желанный свидетель так быстро от него ускользнет, и всеми силами пытался того остановить. — Ну же, постойте! — от громкого крика у ученого разболелись легкие. Но Брюханов все же остановился, бросив на мужчину недоуменный взгляд. — Простите, Виктор Петрович, меня зовут Валерий Легасов, я химик-неорганик из курчатовского института. — Легасов поспешно показал удостоверение. — Вы можете мне объяснить, что Долгожитель забыл у вас на станции?
Брюханов смерил Валерия пристальным взглядом.
— У нас с ним личные дела, — сухо ответил он.
Валера взмолился:
— Моя маленькая дочь пропала! Только вы можете знать, что с ней!..
Директор переменился в лице.
— Ваша маленькая дочь?..
— Вы ее видели?
Легасов уже не нуждался в ответе. У Брюханова все было написано на лице. Но он попытался сохранить добрую мину при плохой игре.
— Вы что-то попутали, товарищ Легасов. — Директор наигранно нахмурился. — Вам лучше уйти отсюда, иначе мне придется вызвать охрану.
Валерию пришлось отступить. Когда фигура Брюханова исчезла за поворотом длинного позолоченного коридора, он неспешно направился следом. Директор атомной станции попытался скрыть правду за наигранным возмущением. Все в нем выдавало глупого и не дальновидного человека. Однако с подобной характеристикой на опасных производствах не работают. Или работают, но недолго.
Брюханов скрылся в своем кабинете. Валерий, пытаясь не шуметь, приблизился к закрытой двери и приложил ухо к прохладной древесине.
— Приветствую вас, товарищ Брюханов. — Этот низкий голос принадлежал Долгожителю.
— И вам не хворать.
— Я привез вам деньги, как мы и договаривались.
— Отлично! Реактор уже вовсю работает, так что, скоро мы с вами позабудем об этом маленьком недоразумении.
— Ей все равно оттуда никогда не выбраться.
— Ее папаша, кстати, сейчас на территории станции расхаживает. Его же зовут Легасов, верно?
— Он может расхаживать сколько угодно. Он все равно ничего не докажет.
У Валерия сердце рухнуло в желудок.
Неужели его маленькая и беззащитная девочка находится здесь?
Брюханов говорил про работавший реактор. На чернобыльской станции работало четыре энергоблока, и в котором из них была моя дочь неизвестно. На тот момент предпринимать что-то оказалось бесполезным, разговор с Брюхановым тому доказательство. На станции давно царил беспредел. Все схвачено. Но я все же не отчаивался и безудержно искал выход из получившейся ситуации.
— Меня зовут Валерий Легасов, я химик-неорганик из института имени Курчатова, — мужчина с пальто наперевес продолжал стоять на пороге. Вид его был уставшим, даже слегка замученным. Под глазами залегли темные тени, а во взгляде таилась плохо скрываемая грусть.
Любовь встрепенулась:
— Чего же вы стоите, товарищ Легасов? — она подскочила и тут же придвинула стул странному гостю. — Садитесь, рассказывайте!.. Ко мне впервые обратился такой ученый, как вы!..
— Я обратился к вам не для агитаций. У меня случилось горе, и я очень надеюсь, что вы вместе со мной разберетесь… — ученый снял очки и потер покрасневшие глаза. — Я боюсь говорить об этом, ибо в этом есть моя вина. Я предлагаю вам съездить со мною на атомную станцию. Там я вам все подробно объясню.
Позже, рассказывая Владимиру Губареву:
«В тот же день мы с Валерием Алексеевичем взяли служебную машину и отправились на ЧАЭС. Тогда много народу там работало. Охраны вокруг полно. У меня еще тогда появилось ощущение, что Брюханов все заранее предусмотрел.
Мы объездили и первую очередь, и вторую, и, если честно, я плохо представляла, где именно искать девочку. Вы представляете размеры каждого энергоблока? Да хотя бы четвертого! Бетонное здание величиной в двадцать человеческих ростов!
И, если девочка действительно находится в одном из этих энергоблоков, достать ее оттуда не представлялось возможным. Нельзя остановить огромную работающую махину без последствий!..
И плюс, если я выпущу подобный материал в газету, у меня, как и у него, возникнут проблемы, вплоть до тюремного заключения. Я видела его безнадежное отчаяние, видела, насколько он убит пропажей дочери, но… (разводит руками) жизнь вообще жестокая штука. Возможно, он вообще неправильно расценил слова того странного человека. Или просто речь шла о чем-то другом. Это сейчас я понимаю, насколько был прав академик. Мне до сих пор его очень жаль…»