Зараза строптивая!
Пары прошли как мимо меня, даже на большой перемене не удалось ее зацепить — она просто отсутствовала, а друзья ее только плечами пожимали и загадочно мне лыбу выдавливали. Вот же партизаны, а я им, наивный лапоть, сладости таскал.
Пришлось идти на отчаянные меры и после пар просто вылавливать ее возле универа. Да, Боже ты мой, я со школы такой фигней не страдал. Ну, Агата, ну я тебе потом все эти пляски с бубном же припомню!
— Вон-вон, идет! — заговорщически скалится мой друг Ромка и я перевожу взгляд на институтские ступени.
— Ух, ну какая же она сладкая цыпочка, Демид! Если не осилишь, я за нее возьмусь и покажу класс, — шутливо дубасит меня в плечо Ян.
— Все, валите уже, — самоуверенно улыбаюсь я и слегка киваю в сторону их тачек, — испортите мне всю малину своей трескотней.
— Давай, Гром, поднатужься, осталось-то всего три дня. Тик-так, тик-так! А то, ни малины тебе, ни смородины не светит, — сам же над своей шуткой ржет Ветров, а затем оба парня все-таки садятся по своим тачкам и сваливают. Как раз вовремя, чтобы Она не заметила их довольные смеющиеся рожи. Ни в коем случае! Для нее я почти прилежный парень, неожиданно по уши в нее влюбленный — надо соответствовать.
И вот он я — Демид Громов — стою и как дебил пытаюсь привлечь внимание неприступной Агаты Малиновской, а потом строю из себя шута горохового и зачем-то из кожи вон лезу, чтобы уломать ее на свидание или хотя бы, да Боже ж ты мой, прогулку по чертовой набережной! Но все мимо! Я бегу за ней на остановку, хватаю за руку и даже следую как верный пес в самую гущу подъехавшего автобуса, прижимаясь к ней настолько близко, что чувствую, как резко и неотвратимо, мое тело реагирует на ее близость. Мне бьет по мозгам ее крышесносный запах, а близость пухлых, розовых губ откровенно сводит с ума. Но вся эта автобусная романтика летит коту под хвост, когда я слышу дребезжащий голос кондуктора. Да чтоб ей пусто было!
— За проезд передаем, пожалуйста!
Ё-маё! А портмоне-то я в машине оставил…
Что делать в такой ситуации вообще? Как быть? Я в каком-то ступоре смотрю на то, как Агата достает проездной и демонстрирует его злостному надзирателю этого общественного человековоза. И вот барабанная дробь, и взгляд коршуна переводят на меня, мол «ну а ты, лапушка, чего ждешь, специального приглашения на оплату?». Клянусь, я так с новогоднего утренника не волновался, когда мне было четыре года. Я тогда забыл стишок, а сейчас вот с деньгами напряженка.
Я перевожу растерянный взгляд на Агату и с ужасом наблюдаю, как она пытается сдержать истерический смех. Смешно ей, заразе, посмотрите-ка!
— Агата, — умоляюще шепчу я, кося глаза в сторону злой кондукторши.
— Не, Громов, даже не мечтай! — уже почти хохочет она.
— Ну будь ты человеком, — не теряю попыток уломать я девчонку, (внимание!!!) оплатить мне долбанный проезд. Уму непостижимо!
— Молодой человек, проезд оплачиваем! Или на выход, пожалуйста! — а это уже мегера меня подгоняет.
— Да погодите вы! Мне нельзя на выход! У меня тут вопрос жизни и смерти, понимаете? — и разворачиваясь к одногруппнице, — Проси, что хочешь, Агата.
— Я плачу, и ты от меня отваливаешь, — пулеметной очередью тут же выдает Малиновская.
Как предсказуемо! Что ж, будь по-твоему.
И я ей благосклонном кивнул, но рта не раскрыл. Ну не дебил же я в самом-то деле такими недальновидными словами раскидываться. Ага, сейчас! И моя улыбка, скорее всего, сбивает с толку эту вредину, но она все же достает кошелек и оплачивает мне проезд.
Громов, до чего ты докатился? Но пофиг! Вижу цель — иду к ней.
Дальше мы едем в полнейшей тишине, только довольная моська Малиновской и мой горящий взгляд сейчас, между нами. Спустя, несколько остановок Агата отлепляется от поручня и двигается в сторону выхода, а я следую за ней и как могу, отгораживаю ее от посторонних тел и тычков локтями, но она только косится на меня подозрительно и что-то опять недовольно ворчит.
Из автобуса вываливается целая туча людей и мы вслед за ними, а потом молча бредем в сторону уже знакомой мне элитной многоэтажки. В конце концов, за пару шагов до калитки Агату прорывает:
— Ты какого лешего тащишься за мной, Громов? Ты обещал больше не отсвечивать! Слово дал, — насупив брови шипит на меня моя персональная злюка.
— Я? Слово дал? Ты о чем? Когда? — ты упертая, а я еще хуже, звезда моя.