— Ты как? — спросил Демид, и его губы прочертили дорожку вдоль моих позвонков.
— Счастлива, — честно выдохнула я и зажмурилась, окунаясь в его ласку как в омут с головой.
Как я оказалась в постели, сказать не могу. Скорее всего, я заснула в объятиях Демида, переполненная эмоциями под завязку, и он отнес меня наверх, в спальню. Проснулись мы опять поздно, но встать на ноги я категорически не хотела.
И Демид заметил, что я неосознанно нахмурилась, а потом и охнула, прижимая руку к низу своего живота. А потому он без лишних вопросов сходил вниз и принес мне таблетку обезболивающего, с виноватым видом заглядывая в мои глаза.
— Малинка, прости меня, — тихо прошептал он и поцеловал чуть ниже пупка, — мне так жаль.
Но я только вновь потонула в его объятиях и прошептала, вырисовывая пальцем узоры на его плече:
— Главное, что это был ты, остальное неважно.
Остаток дня Демид носился со мной как курица с яйцом, чем меня невероятно смущал и веселил одновременно. Агата то, Агата сё, не вставай, лежи, а не холодно ли тебе, а не жарко ли…Такой заботливый, такой родной и любимый, что сердце сжималось в груди отчаянно и почти невыносимо. Так и прошло первое января и только к вечеру я выпросилась на улицу, где Демид развел мангал и пожарил для нас сочный и ароматный шашлык. А я же только и делала, что сидела в беседке, укутанная по самый нос в шерстяной плед, с грелкой под попой, да любовалась им.
А вот уже на следующий день я не выдержала и взмолилась, когда Громов вдруг заявил, что мы опять останемся дома и придется пока отложить весь досуг.
— Ну уж нет, Дём! Я не при смерти, вообще-то, и уже нормально себя чувствую. Честное пионерское!
— Нормально не считается, — нахмурился парень.
— Так, человек — два уха, если не хочешь, чтобы я начала выть на луну, то выпусти уже меня на волю. Ясно?
— Понятно, — улыбнулся Демид и опять меня расцеловал, — тогда собирайся, одичалая. В город поедем. И да, захвати с собой вещей дня на два.
— О, да! — воскликнула я, выпуталась из плена его рук и кинулась приводить себя в порядок.
И полетели, наполненные волшебными впечатлениями дни. На этот раз мы остановились в красивом отеле в самом центре Санкт-Петербурга, в паре шагов от Исаакиевского собора. Сначала прошлись по классическому маршруту и посетили «вечные» места, такие как крейсер «Аврора», Петропавловская крепость, Марсово поле, Русский музей, Дом Зингера, Казанский собор, Храм Спаса на Крови и Зимний дворец. Гуляли по Дворцовой и Адмиралтейству, посетили Кунсткамеру, были и в Ледовом дворце на «Золушке», совершили тур по ресторанам и, конечно же, понакупили всякой ненужной нам ерунды и сувениров для папы Вени и мамы.
Я влюбилась в северную столицу, очаровалась ее старыми улочками и неописуемой архитектурой зданий, а еще загадала вернуться сюда еще раз. И будто бы прочитав мои мысли, Демид выдал:
— Окрестности оставим на лето, ладно?
— Ладно, — счастливо улыбалась и кивала я.
Как итог, запланированная пара дней в Санкт-Петербурге растянулась на четыре. И только в канун Рождества мы вернулись на дачу в Репино. Хотя называть это красивое место просто дачей язык не поворачивался.
Все было прекрасно и похоже на сказку. Он и я. И наша любовь. Прогулки по заливу, жаркие вечера в бане, шашлыки и дружный смех, просмотр старых фильмов и совместная готовка. Все было замечательно, кроме одного — мы больше не были близки.
Нет, не подумайте, Демид не сторонился меня. Он все так же зацеловывал меня, укутывал своей заботой и лаской, но дальше не заходил. И вот тут-то меня и начал грызть червячок сомнений. А вдруг ему со мной не понравилось? Вдруг я показалась ему неумелой и до оскомины на зубах неуклюжей и пресной? Что, если он разочаровался во мне?
Короче, мрак, ребята!
И эти мысли как снежный ком все множились и множились в моей голове. И я понятия не имела, что с ними делать и как быть, если мои подозрения окажутся верными. Наверное, я умру от разочарования к себе. Ведь я хотела быть для Демида самой лучшей, самой-самой во всем. Понимаете? И стоило только представить сколько девушек было у него до меня и что ему было с ними в стократ лучше, чем со мной, так сразу же меня парализовывало от страха и отчаяния.
И, конечно же, мое состояние не укрылось от цепкого и внимательного взгляда Громова.
— Что с тобой? Опять живот болит, да? Малинка моя, ну ты чего отворачиваешься? Ну же, посмотри на меня, — и он нежно поднял и повернул к себе мое пунцовое от смущения лицо и впился в меня вопросительным взглядом.
— Нет, все нормально, — соврала я и теснее прижалась к нему.