Перед выходом с работы София сменила обувь – надела красные туфли от Джимми Чу, сознавая, что ранка на пятке начнет кровоточить уже в лифте.
Она дышит в мешке, который сама наполнила моментальным клеем. Сначала начинает гудеть в голове, потом все окружающие звуки раздваиваются. Под конец Девочка-ворона видит саму себя сверху.
На подъезде к местечку Больста он сворачивает с шоссе. Все утро она боялась того момента, когда он остановится на обочине и заглушит мотор. Она закрывает глаза, стараясь не думать, а он берет ее руку и кладет на то самое место, и сразу чувствуется, что он уже затвердел.
– Ты же знаешь, Виктория, про мои потребности, – говорит он. – Ничего странного тут нет. Они имеются у всех мужчин, и совершенно естественно, что ты помогаешь мне расслабиться, чтобы мы смогли ехать дальше.
Она не отвечает, продолжает сидеть с закрытыми глазами, когда он, гладя ее одной рукой по щеке, другой расстегивает ширинку.
– Помогай, не упрямься. Много времени это не займет.
Его тело пахнет потом, дыхание отдает кислым молоком.
Она делает то, чему он ее научил.
Со временем у нее стало получаться все более ловко, и когда он хвалил ее, она почти гордилась: она что-то умеет, причем хорошо.
Когда он кончает, она берет возле рычага коробки передач рулон бумаги и обтирает липкие руки.
– Как ты смотришь на то, чтобы заехать в Энчёпинг на большой рынок и купить тебе что-нибудь красивое? – спрашивает он, улыбаясь, глядя на нее с нежностью.
– Ну, пожалуй, можно, – бормочет она, потому что всегда отвечает на его предложения бормотанием. Ведь никогда не известно, что они на самом деле означают.
Они направляются на хутор в Дала-Флуда.
Все выходные они будут один на один.
Она и он.
Ехать с ним она не хотела.
За завтраком она сказала, что не хочет ехать, а лучше останется дома. Тогда он встал из-за стола, открыл холодильник и достал неоткрытую коробку молока.
Потом встал позади нее, вскрыл упаковку и, не торопясь, вылил на дочь холодную жидкость. Молоко текло у нее по голове, волосам, лицу и дальше – по коленям. На полу образовалась большая белая лужа.
Мама ничего не сказала, просто отвернулась, а он молча отправился в гараж грузить вещи в машину.
И вот теперь она едет через по-летнему зеленую провинцию Даларна с огромной черной тревогой внутри.
За все выходные он ее ни разу не касается.
Правда, смотрел, как она переодевается в ночную рубашку, но в постель к ней не залезал.
Лежа без сна и прислушиваясь к его шагам, она притворяется, будто она часы. Ложится на живот, и получается шесть часов, потом поворачивается по часовой стрелке, оказываясь на левом боку, и получается девять.
Еще четверть поворота, и она уже на спине – часы бьют двенадцать.
Затем на правую сторону – три часа.
Снова на живот – шесть часов.
На левый бок – девять, на спину – полночь.
Если научиться управлять часами, то он перепутает время и не придет к ней.
Она не знает, в этом ли дело, но он ее не трогает.
В воскресенье утром, когда надо ехать обратно на остров Вермдё, пока он варит кашу, она излагает ему свою идею. Говорит, что у нее летние каникулы и она бы с удовольствием здесь ненадолго задержалась.
Его первая реакция: она слишком мала, чтобы прожить в одиночестве целую неделю. Она рассказывает, что уже спросила тетю Эльсу из соседнего дома, нельзя ли пожить у нее, и та страшно обрадовалась.
Когда она усаживается за кухонный стол, каша уже совсем остыла. Ее подташнивает при мысли об этой серой массе, которая еще разрастется во рту и в которую, будто она не была достаточно сладкой изначально, он вмешал полстакана песку.
Чтобы смягчить вкус размокшей, разварившейся, холодной овсяной крупы, она выпивает глоток молока и пытается ее проглотить. Однако это трудно, каша все время рвется наверх.
Он пристально смотрит на нее через стол.
Оба выжидают – и он, и она.
– Ладно, договорились. Ты остаешься. Но не забывай, что ты все равно всегда будешь папиной малышкой, – говорит он, взъерошивая ей волосы.
Она понимает, что он никогда не позволит ей стать взрослой.
Она навсегда принадлежит ему.
Он обещает съездить в магазин, чтобы она ни в чем не нуждалась.
Когда он возвращается, они забрасывают покупки к тете Эльсе, затем он везет ее пятьдесят метров обратно к собственному дому, чтобы она забрала маленькую сумку с одеждой, и когда останавливается у калитки, она поспешно целует его в небритую щеку и быстро выскакивает из машины. Она видела, как его руки уже потянулись к ней, и постаралась опередить его.
Может, он удовольствуется поцелуем?
– Береги себя, – говорит он, захлопывая дверцу машины.
Как минимум две минуты он сидит не двигаясь. Она забирает сумку и усаживается на лесенке перед домом. Только тут он отводит взгляд, и машина трогается с места.
Над двором мелькают ласточки, вдали на пастбище позади темно-красного хлева пасутся молочные коровы Андерса Петуха.
Она смотрит, как он выворачивает на большую дорогу и едет через лес, и не сомневается, что он скоро вернется под предлогом, будто что-то забыл.
С той же неколебимой уверенностью она знает, что именно он заставит ее делать.
Он так предсказуем, и все это повторится минимум дважды, прежде чем он уедет по-настоящему. Возможно, чтобы обрести спокойствие, ему потребуется возвращаться три раза.
Стиснув зубы, она смотрит вдаль, на лесную опушку, где между деревьями виднеется озеро. Три минуты спустя она видит, как появляется белая “вольво”, и идет обратно домой.
На этот раз все заканчивается через десять минут. Он тяжело садится в машину, прощается и поворачивает ключ.
Виктория снова видит, как “вольво” скрывается за деревьями. Звуки мотора все отдаляются, но она сидит на месте и ждет, в постоянном напряжении, чтобы не обрадоваться слишком рано. Ей известно, каким тяжелым будет иначе разочарование.
Но он больше не возвращается.
Осознав это, она идет к колодцу, чтобы помыться. С большим трудом вытягивает ведро ледяной воды и, дрожа всем телом, оттирается дочиста перед тем, как пойти к тете Эльсе обедать и играть в карты.
Теперь можно начинать дышать.
После еды она решает пойти к озеру выкупаться. Тропинка узкая, усыпанная хвоей. Босыми ногами ступать по ней мягко. Из леса доносится громкий писк, и Виктория понимает, что где-то шумят птенцы в ожидании, пока родители принесут им чего-нибудь поесть. Писк раздается совсем близко, она останавливается и оглядывается.
Небольшое дупло в старой сосне на высоте метров двух выдает, где именно находится гнездо.
Спустившись к озеру, она ложится на спину в лодке и неотрывно смотрит в небо.
Середина июня, воздух еще довольно прохладный.
В такт с плеском волн под спиной туда-сюда пробегает холодная вода. Небо напоминает грязное молоко с огненными брызгами, в вышине жалобно кричит большая гагара.
Виктория обдумывает, не дать ли волнам унести ее в реку, на открытый простор, на волю, подальше от всего. Ей хочется спать, но в глубине души она уже давно знает, что не может заснуть достаточно глубоко, чтобы полностью отключиться. Ее голова подобна лампе, по забывчивости оставленной гореть в тихом, темном доме. На холодный электрический свет всегда слетаются ночные бабочки, их сухие крылышки мелькают у нее в глазах.
Она, как обычно, четыре раза проплывает отрезок между мостками и большим камнем, выступающим из озера на расстоянии метров пятидесяти, а затем ложится в траву неподалеку от узкой полоски белого песка. Рыбки притаились в засаде, а комары вьются над водой вместе со стрекозами и водомерками.
Виктория закрывает глаза и наслаждается одиночеством, которое никто не может нарушить, но вдруг из леса доносятся голоса.
По тропинке приближаются мужчина и женщина, а впереди них бежит маленький мальчик с длинными светлыми кудряшками.