Не надо меня жалеть, я сама во всем виновата. Сама…
И вот уже огни стробоскопа слепят мне глаза, а заводная попсовая мелодия издевается над моими расшатанными нервами. Тут и там целуются пары, и я в каждой ищу его высокий и статный силуэт, только вот ребята тащат меня дальше и дальше, пока мы не выходим на площадку второго этажа.
Вип-зоны.
Именно здесь золотые мальчики с помпой отдыхают на бархатных диванчиках.
Стискиваю перила и вижу Его. Сразу же! Я ведь его из тысячи узнаю. Из тысячи…
И моя душа, выдирая с мясом свои корни, покидает меня и улетает в небо. Ей слишком больно в этом теле, что истекает кровью. Она меня бросает, оставляя на растерзание этой неприглядной действительности.
Ян Аверин, парень, которому я подарила свою первую ночь и свое сердце, пренебрежительно плюнул на все это. Оттолкнул носком своей дорогой брендовой обуви, а потом и вовсе растоптал, не оставляя мне ни единого шанса. И сейчас он сидел, с девицей модельной внешности на коленях, в компании своих друзей, смеялся, откидывая назад темноволосую голову и одной ладонью наминал девчонке грудь, беспечно засунув руку ей под футболку.
Всхлипываю и выхватываю еще один удар – она что-то шепчет ему на ухо, а он так проникновенно смотрит на нее. Когда-то он также смотрел на меня.
Целых две недели смотрел. Брал. Заставлял верить в сказку, которой на самом деле нет.
Где-то здесь я и поняла, что сказок в этом жестоком мире не бывает. Есть только бессердечные мальчики, что ломают наивным девочкам судьбы, используя их по своему усмотрению.
Так использовали и меня.
Последнее, что я вижу, так это его руки на чужом теле. Они прижимают девчонку к себе, обещая Рай на земле. Лжец! Чертов лжец! Там нет никакого Рая, только Ад и ничего больше.
Как доехала домой не помню. В сознание отложился только жалобный, полный муки плач и теплые руки Аньки, что отчаянно стискивала меня и просила успокоиться. Легко сказать! Не тебе же сейчас планомерно судьба тыкает в сердце кривой ржавой вилкой. Снова, снова и снова. Но на этом не останавливается, а начинает накручивать образовавшиеся ошметки и с садисткой улыбкой пытается выдрать их из груди. Хохочет, радуется, что целенаправленно изничтожила меня.
В своей комнате оказываюсь только глубокой ночью. Долго лежу под жалящими каплями воды в душевой и вою. Вою! Закрываю глаза, представляю, что именно сейчас он трахает другую и перехожу на новый круг Ада. Кто говорил, что их девять? Ох, если бы…
Эта агония бесконечна. И она медленно, но верно, убивает во мне все чувства, эмоции, выжигает все живое, а затем планомерно поджаривает то, что от меня осталось.
Сбитые простыни. И огонь по венам уже не течет, а бурлит. Горло дерет, но рыдания удержать не представляется возможным. Это уже даже не плачь, скорее скуление умирающего животного.
Пытка как она есть.
Где-то здесь я чувствую прохладные руки мамы и тихие ругательства отчима.
– Что делать, Паш? Тридцать девять и четыре!
– Я убью его, Света!
Боже, о чем это они? Пусть уйдут, просто уйдут. Разве я многого прошу? Мне так больно, но я не хочу ни с кем делить эту боль. Она только моя. Впредь буду знать, как верить мерзавцам.
Незнакомые голоса, кто-то крутит меня и вертит туда-сюда, опять сетует на высокую температуру.
– Очень сильный однократный стресс. Типичный пароксизм, – слышу я будто бы издалека.
Укол в сгиб локтя. И блаженная тишина…
Не болит…
Не ноет…
Как же хорошо! Я хочу остаться тут навечно. Но этой маньячке-судьбе плевать на мои желания. Она выдергивает меня своими отравленными пальцами из небытия и снова с головой окунает в грязную, прогорклую, вонючую жижу действительности.
Где я больше Ему не нужна.
Мама сидит рядом и с жалостью смотрит на меня. Опять. Гляжу на нее в ответ и молчу. А что сказать? Открою рот и опять начну реветь.
– Если хочешь, мы отменим твою практику в Китае, детка? Паша обо всем договорится, поездку по гранту просто перенесут.
Но я только отрицательно качаю головой. Мне нужно уехать. Подальше от Него и тех страданий, что Он причинил мне.
– Славка, я же мама твоя. Поговори со мной, – и ее теплая ладонь накрывает мою ледяную.
– Нет, – припечатываю я и выдаю себя с головой, чувствуя, как слеза срывается с ресниц.
– Тогда собирай чемодан, дочь. Вылет завтра в девять утра.
– В понедельник, мам, – вяло выдыхаю я.
– Понедельник завтра, Славка, – вздохнула родительница и встала на ноги, – ты почти двое суток не приходила в себя.
Почти двое суток…
А можно еще лет десять, а?