– Спасибо! – что я даже не знал, куда себя деть от шока. Это, черт возьми, было приятно.
Но на этом сладкая часть вечера подошла к концу. Я сразу заметил напряжение между взрослыми. Улыбки натянутые, смех уж больно наигранный, а взгляды, бросаемые в мою сторону, были слишком красноречивые – у них для меня плохие новости. Отложил приборы, откинулся на спинку стула и спросил в упор.
– Ну что? Говорите! У нее новый парень? А может и вовсе замуж выходит, м?
– Нет, Ян, – начал отец и вновь странно переглянулся со Светланой, – в общем, Слава подала документы на продление обучения по обмену.
Сердце пропустило удар, а в горле тут же встал горький, тугой ком.
– И насколько? – спросил я наконец-то осипшим голосом.
– На год.
И все. Перекрыло одним махом. Как можно надеяться хоть на что-то после этого? Как можно лелеять голубую мечту, что однажды она простит меня и я получу свой второй шанс на счастье? Все рухнуло. Весь мой тщательно выстраиваемый карточный домик просто сдуло порывом ветра. Было и нет больше. И Яси больше нет.
Больше нет…
Глава 72
POV Ярослава
– Боже, подруга, да ты спятила, не иначе! Он же ходячий секс! – восторженно вздыхала у окна моя соседка по комнате, а я же только хмурила брови и в недоумении смотрела на то, как мой сводный кошмар бредет от общежития в сторону выхода.
Обалдеть, в Китай приперся! Поверить не могу, отрицание шарашит по мозгам, но, вопреки всему, глаза сами жадно шарят по его статной фигуре, стараясь напитать память его образом.
Но я тут же себя одернула. Что ему со мной играть, делов-то? Подумаешь, прилетел в другую страну. П-ф-ф, на подвиг вот вообще не смахивает. Видимо уж больно его задело то, что я перед его мажористым носом помахала красной тряпкой. Не он мне пинка под зад дал, а я. И вот полюбуйтесь, начал исполнять вторую часть Марлезонского балета. Развлекается парень, весело поди, ждет, когда я выкину белый флаг и перед ним ноги раздвину, а заодно и душу.
Сволочь. Продукт потребительского общества и вседозволенности.
И плевать он хотел на то, что все во мне кровоточит и вопит от боли. С высокой горы!
– Уйди от окна, Лесь, – вяло выдаю я и заставляю себя откинуться на подушки своей кровати, – там кроме красивой обертки ничего нет, уж поверь мне.
– Так вот из-за кого ты по ночам слезы льешь? Только, подруга, хоть убей, но я не понимаю, что ты так артачишься? Ну вышла бы, послушала бы, что он тебе сказать хочет. Ну? Глядишь, что-то дельное услышала бы. Капец, чувак к тебе в Китай приехал, а ты нос воротишь. В Китай, Славка!
Я же только промолчала и незаметно смахнула слезу с ресниц, понимая, что не смогу позволить себе слушать его лживые речи. Я уже один раз обманулась, а на деле получилось, что с головой ушла в прокисшее болото. Больше не надо.
Один урок в своей жизни я усвоила на отлично, ибо сотни раз слышала, как отец просит прощения у разбитой и несчастной мамы за то, что уже в который раз не ночевал дома. Что любит ее, что больше никогда ее не предаст и не обидит. Что все осознал. А в итоге что? Ничего. Он уходил опять. Снова. Снова. И снова.
Я так жить не хочу. Не хочу и не буду.
И пусть сейчас мои внутренности словно на живую перемалываются в мясорубке, но я не сдамся. Землю жрать буду, но ему больше не поверю.
В дверь вновь тихо постучали, и Леся первая метнулась, чтобы открыть визитеру. На пороге опять стояла мисс Джу и выискивала меня глазами, держа в руках огромный букет розовых пион. Красивые, жаль только, что подарены не от души. У Демьяна Аверина ее нет, как и сердца, я теперь это точно знаю.
– Молодой человек просил передать, – и протянула цветы мне, не обращая внимания на то, что подруга пытается первой вырвать букет из ее цепких рук.
Но видя мою незаинтересованность, комендант общежития все же всучила букет Лесе, посмотрела на меня с осуждением и даже покачала головой. Вот же жук навозный, уже и эту немолодую женщину склеил и завербовал в свои адепты. Боже!
– О, Славка, тут и записка есть, – вытаскивает из букета картонку соседка по комнате, – вот написано: «Яся, пожалуйста, прости меня!». Может, и правда, простить, а?
И вот уже, казалось бы, зажившие раны внутри меня опять посыпают солью. Втирают ее внутрь растерзанной плоти, а рыдания, рвутся из меня слишком настойчиво. И им нет дела до того, что я смертельно от них устала.
Кто сказал, что любовь – это дар? Кто сморозил эту чушь? Господи!
Вам показать, что сотворило со мной это чувство? Исхудавшая, с потухшим взглядом, с вечными синяками под покрасневшими от слез глазами и бесконечной тахикардией, стоит мне только краем сознания зацепить его образ в своих мыслях.