Вот тогда до меня доходит весь ужас случившегося. Это не такси. Не водитель, который за нами приехал. Я не в безопасности, а Жанка осталась позади. Я бросаю быстрый взгляд назад. Она бежит за машиной, но куда там… не успеет ведь. И вот тогда я начинаю кричать. Пинаю мужика, который сидит рядом со мной, хватаюсь за ручку двери, чтобы открыть, но та заблокирована. У меня ничего не выходит. Я все еще в машине и меня везут в неизвестном направлении.
С ужасом понимаю, что в моей сумке карта, на которой все наши деньги. Мы перевели оплату за реабилитацию и операцию, но ведь нам еще важен перелет, да и проживание. На это тоже нужны деньги. Неужели те, кто меня похитил, знали об этом?
— Послушайте, отпустите меня, — начинаю просить вместо истерики, потому что ни на мои крики, ни на пинки, охранник рядом не отвечает.
— Помолчи, — рычит водитель. — И без тебя тошно. У нас приказ, ясно? Мы просто исполнители, что ты орешь? Без толку это всё. Довезем, куда сказали.
Легко им сказать — не ори! А как, когда меня похитили!
— И кто же вам приказал?
Мужчины переглядываются. Тот что рядом со мной недовольно отвечает:
— Приедем — узнаешь. А пока пристегнись, дорога долгой будет.
— У меня дети, — зачем-то говорю я. — Их из сада заберут.
— Подруга твоя заберет, о детях не беспокойся, — бросает охранник и отворачивается к окну, будто теряет ко мне всякий интерес.
Мы едем около получаса. Я нервничаю, забрала ли Жанка детей, но думаю, что забрала конечно, просто… меня похитили. Это ужас какой-то! Средь бела дня практически посадили в машину и куда-то везут.
Приезжаем мы через час. Меня отвезли куда-то за город, судя по малому количеству новостроев и огромному частному сектору. Автомобиль останавливается у огромных ворот. Я нервничаю, беспокоюсь, осматриваюсь по сторонам, но ничего не могу разглядеть. Когда машина останавливается мне на голову надевают чехол и заламывают руки. Вытаскивают из автомобиля и куда-то ведут. Не церемонятся. Это сделать может кто угодно, даже мой отец.
Мы поднимаемся по ступенькам, я слышу скрип двери. После чего меня толкают вперед и дверь закрывается. Я тут же хватаю накидку и сбрасываю ее с головы. Резкий яркий свет ударяет в глаза. Я жмурюсь, пытаюсь осмотреться, а когда это происходит, едва не вскрикиваю от неожиданности.
Передо мной в кресле сидит Дамир. Перед ним на столе бутылка виски и стакан. Но он их не трогает, даже не смотрит. Его взгляд прикован ко мне. Целиком и полностью. Он меня рассматривает, изучает, как будто я виновница какого-то заговора.
Я вдруг понимаю, что он жив. Слова Адама были правдой и Дамир действительно жив! И не просто жив! Господи, он приказал своим людям привести меня сюда и забрал от детей! От его сына забрал! Как он мог вообще? После того, как даже не сообщил о том, что жив!
— Поверить не могу, — возмущаюсь я. — Ты жив и так спокойно приказал своим людям меня скрутить? Мать твоего сына приказал похитить и привезти! Да я извелась вся.
Я стою и жду ответа. Шокированная. Боже, он действительно это сделал! А в голове набатом бьет “Жив… жив… он жив”.
— Правильно извелась, — вдруг резко бросает он. — Ничего хорошего тебя не ждет.
Глава 11
Я непонимающе смотрю на мужчину, которого считала мертвым. На отца своего сына смотрю и думаю, что мне послышалось.
— Что? — переспрашиваю.
Хочу услышать от него угрозу еще раз. Убедиться, что это не игра моего воображения. Он что, свихнулся? Или после взрыва ударился головой где-нибудь? Я-то в чем виновата?
— Ты слышала, — говорит он.
И не шутит.
Не шутит.
Он серьезен, собран, уверен в себе. Кажется спокойным, но утверждать не буду. Мне становится не по себе от его взгляда, я пячусь назад, но чуть не падаю, зацепившись за кресло.
Он меня подхватывает. За какую-то долю секунды оказывается рядом и удерживает меня, а затем спрашивает:
— Поняла, наконец?
— Да что поняла? — вырывается у меня. — Что ты спятил?
— Не смей, — говорит он, сдавливая мои щеки.
Я дергаюсь, но он меня держит. Не отпускает. Затем чуть ослабляет хватку и проводит пальцами по подбородку, спускается ниже, к ключице, затем к груди.
— Что тебе нужно? И к чему был этот цирк?
— Не хотел появляться официально, — выдыхает мне в лицо. — Пока не знаю, кто твои подельники.
— Что? В чем? Какие подельники?
Я ничего не понимаю. Смотрю в знакомое лицо и не узнаю прежнего Дамира. Человека, который в последнюю нашу встречу смотрел на меня с таким теплом и нежностью, что в груди щемило. Что с ним случилось? Кто и что ему обо мне рассказал, что он ведет себя, словно придурок.