Несколько дней ушло у нас на знакомство и устройство. Далее началась настоящая жизнь. Даже тогда, без особенных усилий можно было понять что Джоан и Анатолий необыкновенные люди. И что они до безумия, до неприличия хорошие люди. "Хорошие "плохие " люди ".
По стандартам американского общества они разумеется были никчемная пара - алкоголик и постоянно стоунт сорокапятилетняя поэтесса. Денег они не делали и жили на иждивении,но кого?. Анатолий жил на иждивении Джоан, Джоан жила... по-моему, на иждивении своего отца, старого и очень известного еврейского адвоката по-настоящему я так и не узнал, откуда у нее были деньги. Раз в неделю Джоан с ужасом отправлялась в какой-то колледж и сорок пять минут учила безумных учеников поэзии. После этого похода в реальную жизнь она являлась домой совершенно испуганная и подавленная, необходимо было по меньшей мере несколько джойнтов чтобы вернуть ее опять в ее обычное состояние. Целый день Анатолий и Джоан бродили, натыкаясь друг на друга по неуместно просторной квартире, время от времени вступая в беседы друг с другом и спариваясь, может быть, так, как вдруг исчезали где-то в глубинах своей половины. Спать они ложились едва ли не в десять часов.
Время висело в нашей квартире. Оно висело жидким пластом, и пласт этот не разрывался ничем. Событий просто не было. События были, вначале у меня в первые ночи мне несколько раз звонила пьяная женщина, но затем даже и этот единственный нелегальный звук жизни был изгнан из квартиры, мною самим - я запретил алкоголичке звонить мне после десяти вечера.
Дело в том, что висящее время меня устраивало. Я вставал в восемь часов, отворив дверь в кимоно на голое тело выходил на кухню и из прозрачного сосуда, щишипящей электрокофеварки наливал себе горького ужасного кофе. Потом оказалось что кофе, которое я пил месяц или больше было без кофеина. С чашкой в руке я садился за шершавый мой стол, сбитый Анатолием из толстой прессованной фанеры, и вставлял лист бумаги в портативную русскую пишущую машинку. Машинку мне привез Анатолий -машинка принадлежала его русской маме, из Нью Джерзи. Славный парень Анатолий привез бы мне и немецкую машинку я уверен, если бы таковая оказалась мне нужна . Я сидел и оформлял приключения своему садисту, которого я сделал поляком, а на кухне в это время, был девятый час, мама Джоан разговаривала с сыном Максом, десятилетним слава богу не вундеркиндом, единственно оставшимся ей от семьи. Maкс уходил в школу. Если ночью Макса не мучила экзема, которой его маленькое тело 6ыло обильно награждено неизвестно за какие прегрешения, может быть за прегрешения Джоан, он уходил в школу тихо и с веселым достоинством. Если же ночью накожная болезнь не давала ему спать, то с кухни доносились всхлипы и иной раз вопли. Maкс впрочем был мальчиком веселого нрава и долго на своей экземе не задерживался, Макс вносил некоторое количество трагизма в нашу среду, однако от экземы не умирают, посему это был вполне выносимый трагизм, дающий о себе знать лишь изредка. Макс разделял мое пристрастие к хамбургерс, посему у меня с ним тотчас установились хорошие и дружеские отношения. Я правда не разделял пристрастия Макса к Кока-коле, но что поделаешь, о вкусах не спорят.
По-моему уже через неделю я стал служить у них Суперменом. Ежедневная моя работа произвела на них впечатление. Джоан, десять лет назад издавшая книгу стихов в хорошем издательстве уже десять лет писала роман, и пока добралась только до 69-й страницы. Я иной раз за утро успевал написать десяток страниц, если ночью у Макса не было приступа экземы, а если был - я писал четыре. "Выпьешь ?" -порой предлагал мне шкалик водки Анатолий. На кухонных часах стрелки указывали 8.15. Нет-нет, отказывался я."Благодарю".И шел работать. Вначале я даже не совсем понимал, мол почему они так восторгаются моей работоспособностью. Я считал нормальным вставать утром и убивать два, три, четыре,пять часов за пишущей машинкой. А чтобы еще я мог делать, в любом случае.? Денег у меня было с собой очень мало, видеть мир через марихуанный или водочный туман у меня не было никакого желания, я столько раз, несчетное количество раз видел мир через различные искусственные туманы, что в конце концов стал предпочитать разглядывать мир через туман естественный. Когда сейчас, почти всякий день я хожу через Иль Оент Луи, то всякий раз и остров разный и парк у Нотр-дам различно окрашен, освещен, наполнен и я сам каждый день разный и не было еще двух одинаковых Эдвардов Лимоновых за прошедших через этот парк, нет не парк,но мифический лабиринт какой-то ...Все внутри нас, дорогие друзья, так, что мне не нужна была водка или марихуана.
Я писал от безвыходности, а они думали, что это подвиг. Я писал всякое утро, потому что знал - от моих эмоций, от чувств даже самых сильных ничего не остается, а вот книги остаются. Где мои женщины прошлых лет, где мои лучшие дни и ночи npoведенные в постели,где мой секс, вздохи, стоны, удовольствия? Исчезли без следа. А утра, проведенные с пишущей машиной, остаются.
Они прозвали меня "Супермэн" .Макс называл меня так, потому что я носил свитер с суперменовской эмблемой "С" на груди. Джоан и Анатолий последовали за Максом - я стал Супермэном. О господи,на их фоне было нетрудно быть суперменом.
Бог создал всех. Какой бог остается загадкой - неизвестно имя, может быть бог технократов, в белом халате поверх полосатого костюма из полиэстера, старая шея торчала из халата. Когда он создавал Джоан,а потом Анатолия он, очевидно, иронически улыбался, и ронял сигаретный пепел на башмаки. Улыбался иронически и тепло. Джоан и Анатолий не в пример буйственным характерам великих завоевателей или трагических поэтов были созданы Богом из любви к тихому парадоксу, к безобидной ленивой шутке, к попытке организации домашнего счастья для 45-летней женщины и 30-летнего,могучего,начинающего толстеть мужчина, с темпераментом ребенка.
Мне кажется, они были абсолютно счастливы в постели. И вне постели они были счастливы. Не все же должны бежать за "успехом", не все же настолько отчаявшиеся и неудачливые в постелях и жизни тела, что выгнаны за пишущие машинки или в правительства и управление войсками .День за днем наблюдая их почти животную жизнь, я пришел к выводу, что это я- неудачник, а они счастливые жители земли. Они жили, слонялись по квартире, вступали в легкие как сон беседы, опухали от (он от алкоголя, она - от марихуаны) иногда (целая история всякий раз) старательно и чопорно собирались и ездили в гости, удалялись вдруг на часы в свою часть квартиры, где спаривались очевидно, а я служил делу, хотел признания ненавидимого мной общества (и хочу),и стучал, стучал, стучал бил по литерам машинки мамы Анатолия, до этого очевидно почти не употреблявшейся девственной машинки.