— Так, — вздохнул капитан. — Собирайте всех. К церкви идите. Уходить будем, — и он быстрым шагом вернулся к кожаному.
— Придется побеспокоить, парень, — склонился над ним, ничего не испытывая к убитому, и снял с него автомат и бинокль. — Да, еще планшет и документы, — вспомнил он и, расстегнув кожанку, достал из кармана командирской гимнастерки партбилет и удостоверение. — Гаврилов Алексей Степанович!.. Тьфу ты, однофамилец, — покосился капитан на мертвого, пряча документы и цепляя к портупее второй планшет. — Прости, — неловко пробормотал он, потому что мысли были заняты живыми. — Да, еще колеса у тебя были…
Мотоцикл, рогатый, как баран, по-прежнему жался к стене храма.
«Значит, пешая эвакуация?.. Выходит, что так», — соображал Гаврилов, возвращаясь к траншеям.
— Раненых помогите выносить! — кричал он. — И живо, живо!
— Документ шоферу отдай, — кивнул Марье Ивановне, которая склонилась над мертвым красноармейцем.
— Эй, пацан, — крикнул Гошке с бугра, — давай сюда!
Гошка медленно побежал вверх по склону.
— Автомат бери! В Москву поедешь, — усмехнулся Гаврилов, уже решив, что мотоцикл и автомат для одного человека чересчур жирно. — Давай бери, чего там… — добавил он, принимая Гошкину осоловелость за стеснительность. — Цепляй и дуй к шоферу.
«Пусть хоть этот жив будет. Ему еще воевать», — устало подумал Гаврилов.
— Раненые есть? — снова кричал он, шагая вдоль бугра.
— Есть, — отозвались из траншей.
— В кузов тащите.
Ему не хотелось глядеть на раненых женщин.
— Сколько у тебя? — вернулся он к старшой.
— Пока две. Поварихи.
— Запиши фамилии и вели зарыть. И быстро. Уходить надо. А то еще танки двинут.
— А те защитники на что?! — спросила Марья Ивановна, кивая на тот берег. — Или их уже тьу-у-у! Тьи-и-и-у? — пропела, подражая вою падающих бомб.
— Не знаю, — нахмурился он. — Ты своими занимайся. Тех, на другом берегу, он уже давно отделил от себя. За ним были только женщины и раненые в церкви.
— Говори всем, чтоб уходили. Лопаты пусть берут, а кирок не надо. И продукты, крупу-сахар, пусть в кошелки сыплют. И смотри, чтоб на дороге не гуртились, как овцы. А то опять прилетят…
Он глянул в небо, но там уже было много туч, словно их нагнали самолеты. Быстро темнело.
— Ой, мамоньки! Не уроните! — стонала женщина. Три другие несли ее с бугра.
— В кузов несите, — сказал, отворачиваясь, капитан. — Много раненых? — крикнул он в сторону траншей.
Ему не ответили.
— Ладно… Вот что, Марь Ивановна! Ты гони всех в Москву, а я сам проверю, — он пошел к мотоциклу. Тот завелся сразу.
— Бак полный. Я смотрел, — кивнул водитель.
— Проверю, может, кто еще есть в окопах, — сказал Гаврилов, как бы извиняясь перед студентом за все: бомбежку, раненых женщин, покореженную автомашину и еще за этот неожиданно доставшийся ему трофей. — Мы теперь женщинам не нужные. От нас только горе, — добавил он печально.
— Понятно, — сказал студент.
— Вырули на дорогу. Туда донесут. А то еще… — Он снова глянул на небо. Тучи быстро чернели. — В общем, счастливо тебе! — Он протянул водителю руку. — Пацана довези, — кивнул на сидевшего в кабине с автоматом на шее Гошку. — Да вот, книжки возьми. Однофамилец мой оказался. Отдашь первому, кого встретишь из ихних или наших. И вообще, доложи все как было…
— А вы? — спросил водитель.
— Я уж как-нибудь… — Гаврилов похлопал по баку мотоцикла. — Ну а в крайнем случае и тут хватит. — Он поправил кобуру ТТ.
Женщины уже стали тянуться по шоссе от церкви. Они шли угрюмо, как на похороны или с похорон. Кошелки раскачивались на перекинутых на плечи лопатах, тяжелые ведра почти не бренчали. Он проехал мимо них и свернул к мосту. От мотоцикла было тепло, и дрожь педали на малой скорости не мешала раненой ноге. Даже как будто снимала боль. «Освоюсь», — чуть повеселел Гаврилов.
— Товарищ командир! — вдруг донеслось до него справа от дороги. Он притормозил как раз над валявшимися в кювете самодельными ежами. Из недокопанной траншеи выкарабкался старичок в мягкой фуражке с матерчатым козырьком, закутанный в длинный плащ.
«Вот ты где! А я и забыл про тебя», — усмехнулся Гаврилов.
— Чего, отец?
— Значит, насколько понимаю, ежи уже не требуются? — сказал старичок. За его спиной на бруствере сидели три паренька.
— Все целы? — кивнул на них Гаврилов.
— Целы, — процедил старичок. — А ежи, выходит, больше не требуются? Так понимать надо? — Он махнул рукой на уходящих в другую сторону женщин.