Мистер Крейн повёл их к парадному входу, мимо похожих на зубы колонн в глотку музея. Тимоти как раз переступал порог, когда в спину ему прилетел далёкий плач сирены.
Глава 6
Экскурсовод, молодая женщина с щелью между передними зубами и в твидовом пиджаке, отвела их в небольшую комнату, где они сняли с себя мокрые куртки.
– Смотрите в оба, кто знает, какой экспонат западёт вам в душу, – напутствовал мистер Крейн.
Музей казался бесконечным. Целые залы, заставленные белыми мраморными торсами без голов и рук или завешанные гигантскими картинами, такими старыми, что краска на них потрескалась. Несколько помещений, отведённых под мрачные тотемные столбы, деревянные каноэ и загадочные обелиски, испещрённые иероглифами. Длинные коридоры со стеклянными витринами, в которых лежали частично сохранившиеся разноцветные украшения древних людей.
Но Тимоти больше наблюдал за Эбигейл. Она была странной и тихой, шагала, как во сне или в трансе, будто видела что-то, недоступное остальным.
Наконец в одном из небольших тёмных залов внимание Тимоти привлёк постер с надписью «Магия и религия доисторической Скандинавии». Магия? Тимоти воодушевился. Может, здесь найдётся что-нибудь интересное для доклада. Заглянув в ближайшую витрину, он прочёл на табличке, что перед ним древняя «волшебная» челюстная кость с «примитивным искусственным зубом», ритуальный предмет почитания тёмной богини, также известной как Дочь Хаоса, использовавшийся в целях отмщения. Далее шло описание: «Согласно мифу, член племени сжимал кость в кулаке и произносил имя того, кому он или она желали отомстить, и на этого человека падало проклятье: всё, чего он боялся больше всего на свете, должно было исполниться. Держащий кость мог читать мысли своей жертвы и с помощью страха подтолкнуть её на предательство, нападение на члена семьи или даже самоубийство».
Тимоти задохнулся от восторга.
– Обидно, – сказал кто-то рядом. Оказывается, Эбигейл всё это время стояла сбоку от него и тоже изучала табличку.
– Что обидно? – спросил Тимоти.
Она кивнула на витрину. На месте челюстной кости лежала бумажка:
Экспонат убран для чистки
– Было бы прикольно написать по ней доклад. Жаль, – вздохнула Эбигейл.
Женщина в твидовом пиджаке завела их класс в просторный зал на четвёртом этаже. Пока все слушали её речь у дальней стены, Тимоти и Эбигейл остановились в противоположном углу перед большой мрачной картиной.
– С приходом нового директора наши экспозиции серьёзно расширились, – вещала экскурсовод. – Нам невероятно повезло, что этот важный пост занял такой ярый…
Кто-то в группе издал пукающий звук, и весь класс залился хохотом.
Но Тимоти едва их слышал. Его мысли устремились совсем в другом направлении.
На картине был изображен пейзаж. По верхнему краю холста пучились тучи чернее самой ночи. Под ними на обрыве, уходящем в брызжущую раскалённым пламенем расщелину, стоял каменный храм, напоминающий классический фасад музея. На краю пропасти стоял мужчина в чёрных одеждах – руки подняты, лицо, запрокинутое к небу, искажено в муке. В центре картины, прямо над огненной бездной, тучи светились жёлтым, будто отвечали его зову. На маленькой табличке справа значилось название полотна: «На краю Конца».
Эбигейл указала на него и почти улыбнулась.
– Давай её. Обалденная картина, – повернулась она к Тимоти.
– Да, – согласился он. – Очень круто. – Он показал на мужчину в центре. – Как думаешь, что он говорит? – Тимоти понизил голос и пробасил: – Э-эм, я бы не отказался от помощи? Кто-нибудь? Я к вам обращаюсь?
Его прервал голос мистера Крейна с другого конца зала:
– Можете теперь разбиться на пары и самостоятельно прогуляться по музею. Сбор в гардеробной через час, и чтобы без опозданий. Автобусы отъедут точно в полдень.
Тимоти посмотрел на Эбигейл и вздрогнул, поймав на себе её разъярённый взгляд.
– Что? – не понял он. – Что я такого сказал?
– Ты прикалываешься? – спросила Эбигейл.
– С чего бы мне?
– С того, что мне правда нравится эта картина. – Её глаза пылали гневом. Тимоти по какой-то причине вспомнились её носки, и его пробило на смех. Что лишь усугубило ситуацию. – А теперь ты ещё надо смеёшься?
– Нет, я не смеюсь над тобой. – В попытке объясниться он указал на картину. – Я засмеялся, потому что…
«Ты пытаешься себя поджечь», – договорил он мысленно, но вслух сказать это не решился, по крайней мере, пока она смотрела на него таким убийственным взглядом.
– Знаешь, что? Пошёл ты! Сам пиши свой доклад. Мне по фигу, – отрезала Эбигейл и отвернулась к полотну.