— После несчастного случая, когда погибла его семья, — да, - ответил Хоффман. — Он напоминал мне зомби, избегавшего людей, когда только можно. Даже в столовой усаживался один и никогда не вступал в разговоры с сотрудниками. Не то чтобы он был груб с людьми, просто абсолютно безучастен, безразличен. Хотел, чтобы его оставили в покое. Курт и прежде был замкнут и застенчив.
Он не вступал в близкие отношения с рабочими, хотя легко находил общий язык с конторскими служащими. Его общение с людьми, с которыми он вместе работал, ограничивалось служебным временем. Никто из сотрудников не заходил к Курту домой, не был знаком с его семьей.
— Не мог ли он, — спросил я, хотя сам в это не верил, — стесняться своей жены-мексиканки?
— С чего бы ему её стесняться?
Я оставил его вопрос без ответа и спросил:
— Вы собираетесь взять кого-то на его место?
— Не знаю. Пока не думал.
Я сказал:
— Если бы в подобном сотруднике ощущалась острая необходимость, вы бы уже наверняка начали подыскивать человека. Не держали ли вы Курта Стиффлера просто по доброте душевной? Потому что он ваш соотечественник, прихожанин той же церкви и вообще был в трудном положении?
— Той же церкви? Но я лютеранин, хотя отец Трент мой друг. Кстати, именно он и сказал мне, что Курту для получения визы нужна гарантия трудоустройства. Я подумал, что смогу его использовать.
Я сказал:
— Спасибо, ваши показания весьма ценны.
Потом я подумал, зачем, собственно, мне понадобилось задавать последний вопрос. Ответ на него никоим образом не мог отразиться на ходе расследования. Фактически я узнал только то, о чем догадывался и раньше: Курт, по существу, не был нужен своему работодателю, и тот держал его из элементарной человеческой жалости.
Обернувшись к Рыжику, я спросил, нет ли у него вопросов. Получив отрицательный ответ, я сказал Хоффману, что он свободен. Опрос служащих мог дать некоторую дополнительную информацию, которую мы не получили от их босса.
Я посоветовался с Рыжиком, с кого начать — с прораба или вернуться в контору и задать пару вопросов стенографистке и посыльному.
Он сказал:
— Начнем с конторы, Фрэнк. Там получим полный список рабочих. Всё равно придется разговаривать с каждым, а благодаря списку будем знать, что никого не пропустили.
Предложение было толковым. Надо отдать Рыжику должное — время от времени в голове у него рождаются здравые мысли. Стенографистка сидела около двери, к ней первой мы и обратились. Мы придвинули два стула и, представившись, сразу перешли к делу.
Рода Стерн, так её звали, была не из тех, чьи фотографии вешают на стену для украшения помещения. Невысокая, коренастая, она носила очки с толстыми стеклами, вставленными в замысловатую оправу. Я дал бы ей лет тридцать шесть — тридцать семь. Она обильно потела.
Жара, вполне терпимая по моим понятиям (менее девяноста по Фаренгейту), была ей явно не на пользу. Интересно, что она собирается делать, когда температура подпрыгнет до ста десяти?
Я поинтересовался, давно ли она живет в Тусоне. Уже шесть месяцев, приехала в ноябре из Миннеаполиса.
Курт Стиффлер? Он нравился ей, но был таким тихим и робким, что трудно сказать о нем что-то определенное Она полагает, что застенчивость объяснялась слабым знанием английского.
Рыжик спросил:
— Во вторник вы вернулись домой автобусом или на своей машине?
— Собственной машины у меня нет. Но мистер Вон наш прораб, живет в квартале от дома, где я снимаю комнату, и обычно отвозит меня с работы. Во вторник я ехала с ним.
— Вы уехали до или после Курта?
— Практически одновременно. Я шла с ним до двери, только он повернул в сторону автобусной остановки, а я — в противоположную. Больше я его не видела.
— Когда вы с прорабом выезжали со стоянки на улицу, автобус уже уехал? Курта и других пассажиров на остановке не было?
— Не знаю. Чтобы сократить расстояние, мистер Вон всегда выезжает с другой стороны, через Бикман-стрит.
Мимо автобусной остановки мы не проезжали.
Я не видел особого смысла в вопросах Рыжика, думаю, сам он тоже его не видел. Возможно, на этот раз он просто решил активней участвовать в расследовании.
Я спросил:
— У вас есть список рабочих, занятых на строительстве? Мы хотим поговорить с каждым из них хотя бы пару минут.
Она ненадолго задумалась:
— Да, я могу дать вам список лиц, отметившихся на работе во вторник. Этот экземпляр предназначался для Курта.
Из стоявшей возле стола корзины для бумаг она достала черновой бланк, на котором были напечатаны фамилии рабочих. Количество часов, отработанных каждым, было проставлено аккуратным почерком с характерным для немецкого языка написанием букв.