Озаренный алым отблеском, над головой просвистал крыльями ястреб и оторвал Нюську от наблюдений. Проводив взглядом хищника, она зевнула, снова глянула на холмик, уже сердито, нетерпеливо, потерла глаза раз, и еще раз, и еще…
Вот, оказывается, кто занял любимое местечко! Удивительная, никогда еще не виденная Нюськой птица, намного больше и стройнее гуся, напоминающая овальным телом лодочку, стояла будто на тонкой, высокой подставке; вторая нога поджата.
Птица дремала, спрятав под крыло голову. Росинки сверка\и на дымчатом оперении — холодная, застывшая, она казалась сделанной из серебра. Нюська замерла, стараясь получше рассмотреть утреннее чудо. Но вот по камышу скользнул первый солнечный луч, погладил грудь птицы, следом за первым лучом прорвался второй, заскользил, затрепетал и осторожно лег на крыло. Птица будто только и ждала этой первой утренней ласки, шевельнула крылом, запрокинула гордую голову и замерла на миг, облитая солнечным светом. И вдруг неожиданно раскрыла красный клюв, с жадностью глотнула освежающего воздуха. Еще секунда, и в ее горле точно перекатились хрустальные шарики.
Целая гамма звуков полилась в прохладную тишину. Здесь переплелось все: и радость, и страстный призыв, и отчаяние, и еще что-то сладостно-тревожное, отчего вдруг затосковало Нюськино сердце, забилось в кончиках сцепленных пальцев рук, в висках, разлило по всему телу горячую волну крови. Изумленная девушка как-то по-необычному ощутила аромат трав, почувствовала живую теплоту солнца, величие необъятного простора. А птица все пела и пела, и, кажется, все вокруг замерло в ожидании чего-то необыкновенного. О чем? О чем пела птица? Кого звала, о чем тосковала? Почему вдруг захотелось Нюське плакать и в то же время смеяться? Почему вдруг захотелось иметь крылья, взлететь, почему необыкновенно прекрасным показалось утро? Почему? Почему?..
Песня смолкла. Нюська очнулась, вздрогнула, увидя, как на холмик опустилась вторая, точно такая же птица. Бело-дымчатая, но чуть поменьше, поизящнее, она нежно курлыкнула, неповторимым движением, робким и плавным, слегка коснулась своей головой крыла первой птицы и застыла в немом ожидании.
У Нюськи затрепетали губы, веки, каждая клеточка тела…
Стало понятно, о чем пела на заре птица.
СЕВОЧКА ВЕРНУЛАСЬ ОБРАТНО
Если бы не дядя Ваня, то навряд бы Севка удержалась на агрегате — сбежала бы по Тонечкиному примеру. Много значит, с какими людьми приходится работать и делить трудности. В первый же день Иван Силыч заметил ее настроение, понял, чем может кончиться дело, решил приветить, ободрить. Когда привезли обед, усадил рядом, развязал узелок, разломил пополам белый каравашек, кислым молоком угостил. Расспросил о доме, похвалил Севкины толстые косы, посоветовал сменить платье на брюки.
— В мужском способнее работать, подол не плещется. А что трудно, не унывай, — успокоил он. — Это по первоначалу! Постараюсь своего рысака ровнее вести, потише, чтобы не так трясло…
— Лучше я уйду, — приуныла Севка. — » Из-за меня отстанете.
— Уйти не мудрено. От одного дела сбежишь, от другого отмахнешься, а от совести не уйдешь. Век будешь себя корить. О нас тоже надо подумать, как без тебя управимся…
С этого дня они сдружились. Перестала Сева бояться машины, трактор научилась водить, в свободные часы гостит у дяди Вани в поселке, его бабке по хозяйству помогает. Загорела, поправилась, о больном сердце забыла и думать. Все шло хорошо, и вдруг сваляла глупость: угораздило написать матери, как трудно работать копнильщицей, что закормили лапшой, а самое главное, без памяти влюблена в своего тракториста…
Отослала заказным» и испугалась. Переполошится мама, чего доброго, нагрянет, людей насмешит. Откуда ей знать, что у дяди Вани голова седая, в непогоду поясница болит, у него три внука, а самому уже за пятьдесят перевалило.
Девушки смеялись. Выдумала! Не поедет Анна Савельевна в такую даль из-за глупого письма…
— Вы маму не знаете, — заладила Сева. — Из мухи слона раздует. На край света помчится. У нас сосед летчик, до Челябинска самолеты родит…
…И приехала Севочкина мама. В тот час на стане было пусто — все на работе. Галя собиралась на участки обеды везти, когда Анна Савельевна заявилась. Спешит, платочком потное лицо вытирает. Вошла в палатку, увидела рас* кинутые матрацы, заволновалась. Кругом сквозняки! Верный вирус!
Уговаривала Галя ее отдохнуть с дороги— освободится Сева, прибежит. Не согласилась, на загонки отправилась. Идет, держится за край телеги, оглядывается по сторонам. И куда столько хлеба понасеяли! Разве можно такую махину убрать? Нет, Анна Савельевна представляла себе степь иной. В книгах пишут о лиловых цветочках, о голубом ковыле, а тут…