В титрах фильмов Катерина значилась как Огненная Кати, и имела у зрителей определенный успех, однако в последнее время ее слава начала увядать. Для прежней категории зрителей Кати не годилась: она постарела, и даже твердокаменные силиконовые груди не спасали ее от потери былой привлекательности. Андрей же постоянно привлекал на съемки молодых девиц, с которыми сам спал без всякого стеснения, прямо у всех на виду, объясняя это «рабочими моментами». Олеся «рабочих моментов» тоже не избежала, хотя никаких объяснений в процессе она так и не получила. Однако Андрею это явно понравилось, и он несколько раз оставлял Олесю после съемок для «шлифовки».
Сразу после этого, во время съемок лесбийской сцены с Огненной Кати, Олесю едва не вырвало от омерзения. Кати за минуту до съемок наелась чеснока. Смрад из ее хорошенького накрашенного ротика был невыносим. Съемка была сорвана и перенесена на другое время. Спустя два дня на съемках, во время римминга, Катя пукнула Олесе прямо в лицо…
Издевательства продолжались во время каждой совместной сцены, и без того не всегда приятных. Причины такого поведения были тривиальны. Вне кадра Катя была женой Андрея Пряникова, и потому предпочла не церемониться с конкуренткой. Однако, в последнее время Андрей проводил с Олесей гораздо больше времени, оставлял ночевать в съемных квартирах, делал подарки, и она решила воспользоваться ситуацией, чтобы положить пакостям Кати конец.
Роль фаворитки начала утомлять ее довольно быстро.
Это у всяких там французских Людовиков Луизы де Лавальер и мадам де Монтеспан занимали при дворе важное место и едва ли не управляли государством, не говоря уже о том, что получали от королей титулы, бриллианты и поместья. В качестве короля Пряников был жалок, не говоря о том, что в качестве любовника был почти беспомощен, особенно на фоне заряженных виагрой актеров. Однако даже такого наполеончика требовалось держать в узде, прикармливая с руки.
Учитывая, что почти ежедневно Андрей торчал на съемках, где ему то и дело предлагали себя раскрепощенные актрисы, удивить его собственной сексуальной готовностью было трудно, и Олеся это понимала прекрасно. Откажет она раз, откажет два, глядь, а на место постельной феи вскарабкается другая, вытолкав Олесю из-под одеяла.
Катя будет только рада низложению соперницы, и, прежде чем переключиться на другую, выпьет всю кровь. И что ей останется? Кое-какие цацки, не самые дорогие, кстати, новый айфон, коротенькая, считай игрушечная, шубка, в которой на морозе было невероятно холодно — вот, собственно и все. И деньги от съемок.
«Нет, — зло подумала Олеся. — Деньги я честно заработала. И Пряников тут совсем ни при делах. За это его благодарить я не обязана».
Она как обычно приехала на съемную квартиру раньше него, выгрузила из пакета фрукты, бутылку коньяка и попыталась соорудить на дешевеньком столике подобие сервировки, увиденную в ресторанах, но в итоге из салфеток получилась какая-то смятая дешевка, которая только портила эффект. Ананас чистился неровно, а из апельсиновой кожуры вырезать ажурную снежинку так и не получилось. Наплевав на эстетику, Олеся вывалила остаток фруктов в вазу, улеглась на диван и стала ждать, мрачно уставившись в телевизор.
Обычно, перед тем как встретить Андрея, Олеся обшаривала квартиры, снимаемые на сутки, обнюхивала каждый угол, старательно представляя, что все это — ее. Случалось, что под шкафом или диваном находились разные приятные мелочи. Один раз она нашла даже тоненькое обручальное кольцо, которое без всякого стеснения сдала в ломбард. Но сегодня ей не хотелось даже шевелиться. Квартира оказалась неудачной. Несмотря на чистоту и вполне пристойную мебелишку, здесь оказалось неуютно и холодно. И от этого неуюта в голову лезли только плохие мысли.
Поначалу она еще верила в то, что, будучи моложе, свежее Кати, сможет отвоевать Андрея или хотя бы заставить плясать под свою дудку, но потом выбросила эти мысли из головы. Состоявшийся тридцатипятилетний мужик, коим был Пряников, повидал на своем веку столько баб, что удивить его чем-то было весьма проблематичным. Тогда Олеся решила не в пример супруге быть покладистой, покорной и заботливой, что тоже получалось не ахти. Андрей ее трогательной заботы не замечал, а змеища-Катька ядовито фыркала, когда видела, как Олеся подсовывает Пряникову бутерброд или яблоко, или гладит по руке, или подает сдобренный коньяком кофе.
— Пупок не надорви от стараний, — усмехалась она, а Олеся зло сжимала губы.
Андрей явился через час, торопливо чмокнул ее в губы, схватил яблоко и убежал в ванную.
— Представляешь, у меня родилась потрясающая идея, — крикнул он оттуда. Затем послышался шум воды и невнятное: — Бу-бу-бу!
— Что?
— Иди сюда, говорю!
Олеся вошла в ванную, увидев его, стоящего в душевой кабинке с распахнутыми дверцами, голого, с намыленной мочалкой в руке.
— Говорю: иду мимо ГУМа, а там, в витринах, манекены, наряженные в бельишко. И тут меня осенило! Это будет не фильм, а бомба!
— Неужели? — саркастически усмехнулась она.
— Серьезно. Представь: дом, там сидит мужик, и тут ему привозят ящик. Он расписывается в квитанции, открывает, а там — кукла. В человеческий рост, ручки растопырены, ротик приоткрыт. Он, значит, ее достает, бельишко сдергивает, и начинает иметь во всяческих позах. Потом дружбанам звонит, те тоже приезжают, и, стало быть, пускают куклу по кругу. А потом, натрахавшись, он снова запирает куклу в ящик. Как тебе?
— Потрясающе, — равнодушно ответила недогадливая Олеся. — И в чем прикол?
— Как в чем? Куклой, естественно, будешь ты. Я все придумал, пока ехал. Намажем тебя тональником, и еще какой-нибудь хренью, чтобы был пластиковый блеск, соски тоже закрасим, а на сгибах: шеи, руках, ногах, нарисуем черные полоски и что-то вроде шурупов. Здорово?
— Угу, — апатично буркнула она. Андрей прикрыл дверцу и открыл воду. В пластиковые стенки ударили струи воды. Минуты через две, он вывалился наружу, в облаках пара, с готовым к бою достоинством и сальным блеском в глазах.
Будь Олеся чуть глупее, она бы подумала, что все это предназначается ей, но изрядно изучив Пряникова, она прекрасно понимала: сейчас он хочет не ее, а ту куклу из ящика, которая скачет перед его воображением.
Против его фантазий она была бессильна. Нечего и пытаться.
— Самое интересное, что от тебя здесь не требуется никаких усилий, — с воодушевлением сказал он. — Наоборот: полная неподвижность, и широко распахнутые глаза.
— Что-то есть в этом от некрофилии, — хмыкнула она.
— Думаешь?
— Ну да. Неподвижное тело, которое имеют во все щели. Хотя я прекрасно понимаю, сколько на это есть охотников. Помнишь, мы снимали две сцены, где трахали спящую девушку?
— Разумеется, помню, — хвастливо сказал Андрей. — Знаешь, откуда это идет?
— Нет.
— Темнота. Это же извечное мужское желание, основанное на старинных легендах. Вспомни, хотя бы «Спящую красавицу». Между прочим, в оригинале, принц вовсе не разбудил ее поцелуем.
— Неужели она проснулась от того, что ее поимели? — хихикнула Олеся.
— Нет. Вообще принц ее, конечно, оттрахал. Красавица залетела и, так сказать, не выходя из комы, родила двух близнецов. Детишки сосали ее грудь, а потом один случайно сполз ниже и вместо груди стал сосать палец. Отравленный шип вышел, и красотка очухалась на радость родне.
— Она же сто лет спала, — напомнила Олеся. — Какая родня?
— Да? А, действительно… Кстати, это неплохая мысль. Можно отснять фильм по мотивам старых сказок, всяких там Золушек и Красных Шапочек… Ну, пойдем уже в постельку, давай-давай, сама-сама-сама…
В этом «сама-сама-сама» чуялся флер какого-то старого фильма, часто показываемый под Новый год, ни разу не досмотренный Олесей до конца. Было там что-то про вокзальную официантку, и вшивого интеллигента, отставшего от поезда. Официантка периодически встречалась с проводником поезда в купе, и тот, торопя, сдергивал с нее юбку, требуя поторопиться с этими самыми словами. В реальной жизни актер, игравший этого проводника, был главным режиссером всея Руси, богатеем и почти единственным, кому позволялось ездить по встречной с включенной мигалкой. На его фоне Пряников выглядел достаточно бледно.