— Хуй его знает, товарищ командир, — отвечаю я.
— И такая дребедень — целый день... О, флисочка! Кому флисочка! Святой отец, а?
— Разве что нас вдвоем туда запихать, — отвечает святой отец, отмывая руки от машинного масла. — Это Вадимов размер.
— Вааадик! Вылазь из капота, тебе повезло сегодня!
— Мой размерчик, — говорит Вадим и тащит флиску в гнездо.
— Так, едем дальше. О, кофе! Нахер мы его вчера покупали? Нихуя не найдешь на этой базе, свалили все, а потом голи-боси-ничо нету...
Я нагло сгребаю в свою коробку несколько пачек растворимых витаминов и прицеливаюсь к израильскому бандажу.
— Ррруки, — говорит Аня, — руки убери. Три штуки осталось.
— Да я ничо, — говорю я, — у меня просто рефлексы.
— О, штаны, — говорит Аня. — Хоррошие какие штаны. Это какой размер вообще? 40? 42? Ваааадик, иди сюда, мы тебе штаны нашли!
— Ну да, — говорит Вадик. — Как раз две пары. По одной на каждую ногу.
— Так, ладно, — говорит Аня. — Следующая серия.
Я несу коробку к капоту реанимобиля.
— Кота на нее посади, — говорит Катя. — Люди любят котиков.
Серая кошка в желто-синем ошейнике вдумчиво позирует для отчета. Я поднимаю коробку вместе с кошкой и несу ее под навес.
— Стой, — командует Катя, — отлично смотритесь. Тигра, кссс, смотри в объектив, Женя, тебе необязательно.
— О, витаминки! — заглядываю в ящик я. Аня устало вздыхает.
— Ань, — вспоминаю я, — а где б мне прицел на противотанковое ружье нарешать?
— Нарешаю, — отвечает Аня, — домой вернусь и нарешаю.
— А вот была б я великим и знаменитым блогером, — говорю я, — я б щас писала пост про то, как мы тут, значиццо, на реанимобиле, откусывая зубами ампулы, на скорости 200 несемся всех спасать.
— Угу. В темноте и с мигалкой.
— Кстати, — вспоминает Вадим, — если будете без меня «реношку» из гаража выводить — мигалку ей не своротите. А то она там еле в ворота проходит, а отодрать ее мы не можем — дырка в крыше будет.
— Понял, — говорит Катя.
— Жрать идите, безбожники, — кричит с кухни святой отец.
Мы идем жрать. Тапик молча стоит на столе, коричнево поблескивая эбонитом.
Иногда он звонит...
— Так, все, — коммандер стремительным шагом идет через веранду. — Я этого ебаного сепара прям щас кончу.
— Анечка...
— Шо? — резко оборачивается Аня. — Заебал он меня.
— Аааань... Ну ты это...
— Что?
— Ань, — говорит рассудительно Катя. — Ну ночь же на дворе. Ты этого сепара до утра патрать будешь с нами за компанию? Тебе заняться нечем? Ляг поспи и все пройдет.
Аня останавливается, призадумывается, признает убедительность аргументов и (только не показывайте это Гринпису) с размаху бьет петухом о косяк и выкидывает его в огород. Ебаный сепар с кудахтаньем улетает.
— Завтра кончу, — устало говорит коммандер, садясь в кресло. — Заебал.
(на следующий день)
— Так, — говорю я. — Катя. Котят — в коробку и ниибет. Я еще прошлого раза не забыла, как я их по машине собирала.
Аня выносит со склада большую коробку «Новой почты». Ее что-то беспокоит. Ее мучает неоформленная идея.
— О, — говорит она. — Сепар же недобитый. Бабы, я его щас кончу, а вы его отвезите пацанам, хай борщ сварят.
— Аня, — говорю я. — Вот при всем моем уважении к тебе как к командиру, я щас не попру к пацанам дохлого нещипаного петуха, заливая машину кровью. Нет, нет и нет!
— Хм, да, — подозрительно быстро соглашается Аня. Она ловит петуха, одним движением пакует его в мешок от сахара. — На! Хай они его на месте замочат.
— Аня, — взвываю я.
— Что Аня, — тихим голосом отвечает коммандер, упирая свободную от мешка руку в бок. — Я не поняла, что Аня?
Когда Аня не поняла тихим голосом — в окрестностях молкнут минометы, воюющие стороны занимают круговую оборону, и даже в Донецке, кажется, выключают свет. Мне ловить нечего. Я молча киваю и кидаю мешок в машину.
— Пиздец, — говорю я. — У нас в машине три кота, два долбоклюя и петух в мешке. Кто-то вообще знает, где по-быстрому достать медведя?
...Боб встречает нас на перекрестке.
— Оооо, — приветствует он нас, — понаехали. Ну заползайте.
— Боб, — осторожно говорю я, — понимаешь...
— Ну ладно, — бесшабашно машет рукой Боб с видом «чего я от вас еще не видел», — борщ сварим. Бойцы, забирайте животную!
Охреневшие селяне молча наблюдают за процессом распаковки петуха.