— Слушай, — звонит мне Катерина, — у нас плохие новости. Эта хрень не доехала до АТО. Теперь она стоит в Изюме и ждет, пока мы ее оттуда БЫСТРО заберем. И я не знаю, чем эту ебалу вообще тащить.
...Я инстинктивно жмурю глаза, головой понимая, что когда железный трос хлестнет по стеклу, мне это не поможет. Маленькая, по сравнению с огромной «тройкой» «хюндаечка» бодро стартует в горку, трос натягивается, натягивается, но четыре тонны «фольксвагена» сдергивают малышку вниз, трос медленно-медленно провисает, «хюндаечка» фыркает, освобожденно прыгает вперед... Струна наконец лопается. Мы курим возле машин и нихрена не понимаем, что нам делать дальше.
— Хорошо, что возле нашего бампера, — задумчиво говорит Катерина. — А то б пиздец.
Мы пятый раз пытаемся тронуться со светофора. Третий трос уже изорван в хлам и пропитан всем говном, которое мы могли собрать за сто километров дороги, и лопается при каждой попытке сдвинуться с места. Население, которому мы перегородили своими машинами пешеходный переход, смотрит неодобрительно, но наехать на «амбуланс» не решается. «Хюндаечка» шестой раз трогается с места, трос рвется, «хюндаечка», не обращая на нас внимания, медленно уезжает, помигивая аварийкой.
— Офигеть, — говорю я.
— Ну звони, — говорит Катерина.
— Алло, — бурчу я в трубку, — послушай, я стесняюсь спросить, а ты случайно ничего не потерял? Например, небольшой реанимобиль?
Ни у кого нет сил даже ржать.
— Нет, я на необкатанной обратно не поеду, — говорю я. — Забираем с СТО, катаемся сотню по кругу и только после этого.
...По дороге на СТО у нашей «Жучки» рвется трос сцепления.
— Давно мы что-то на шнурке не катались, — констатирует Катерина. — Прям соскучились.
Шнурок привычно рвется на светофоре.
— Два бойца из добробата заменяют эвакуатор, — говорю я себе под нос.
...Сержант что-то подозрительно притих в медотсеке. Сначала бился и ругался, а там затих.
— Заснул, слава богу, — говорю я, — хай спит.
...На ближайшей остановке мы достаем из медотсека полумертвого сержанта с тепловым ударом.
«Послушай, — пишет мне Катерина. — Это пиздец. Я такого еще в жизни не видела. Они прикрутили вместо колпака вентиляции к крыше тазик саморезами! Женя, тазик, я не шучу! Беленький!»
Автор инженерного решения разъясняет нам в комментах, что это дешевый и практичный дизайн. Я в ответ сообщаю, что в моем понимании принцип работы реанимобиля состоит в том, чтобы достать того, кого туда положили, живым. Хотя бы если он был здоров в начале поездки, а там уж как повезет.
— Женя, — стучит мне в окошко кабины Катерина, — я в этом проклятом медотсеке ничего не вижу, но прям жопой чую, что ты свернула не на Авдеевку, а на Димитров. На Авдос дорога намного лучше...
— Ну чо вы ржете, как кони? — дружелюбно спрашиваю я у военных.
— Да понимаешь, — говорят они, — мы передаем на КП: К нам реанимобиль на въезд. Они такие в панике: Что случилось? — Да ничего, говорим, это нам сержанта из отпуска везут. Они такие помолчали и спрашивают: А что с ним там в отпуске случилось?
— Так, все. Забирай свое сокровище. Как же меня достали эти тазики и их ремонты, господи. Ну, хай оно тебе не пригодится.
— Та да. Как же. Не пригодится...
...Мироздание грустно улыбается.
...Говорят, музыка — самый сильный стимулятор памяти. Правду говорят. Я вставляю в уши наушники и иду гулять по городу. Я слушаю и вижу...
...Плохие деревья, плохие дома, такие плохие кусты... Разрушенный Сталинград, сгоревший танк, клубника, клубника...
...То ли мигом, то ли судьбой, то ли счастьем, то ли бедой — свет на дороге домой... Мы вырываемся из заснеженной Дебали, «Счастливчик» режет ночь фарами, мы ржем облегченным смехом живых людей...
...Олені, олені... Димка учит меня водить бус, он красный и огромный, я боюсь...
— No, woman, no cry... Разрывы ложатся слева от машины, все ближе и ближе, что-то кричит Сова, мы умрем сейчас, а Боб Марли будет петь...
...И какой ему прок от расстановки тактических сил... Я зло бью по педали газа, Август где-то в Мечке, я зачем-то рву газ, хотя это ничего не меняет уже...
...Играй как можешь, сыграй... Наша «тойота» останавливается на блокпосту, ночной автобан пуст и безлюден, почти бесшумной тенью навстречу нам пролетает белый бус с маркером «200» под стеклом. За Лемом.
...Riders on the storm... Я, закусывая губу до боли, тащу машину через ночной туман под Изюмом, когда непонятно — едешь ты вдоль или поперек дороги, Катя напряженно молчит слева...