Следующим объектом материальной культуры народов АТО в нашей машине стала Пепельница. Пепельница была той же тираннозаверьей породы, но уже не гильзой, а неразорвавшимся снарядом с отбитым носом, живущим в качестве, собственно, пепельницы на базе в Станице.
— Ой, какая милая, — по-королевски махнула рукавом Катя, — я тоже такую хочу, — и уплыла в направлении запаха кофе.
Мужики резво подхватили Пепельницу, вытряхнули из нее содержимое и в четыре руки закатили к нам в машину.
— Ээээ, Жень, а это что? — нервно увернулась от катящейся Пепельницы Катя на каком-то из поворотов.
— Это твоя новая пепельница, — безмятежно ответила я.
— Бляяя, я ж не всерьез...
— Ну, поздняк метаться.
Пепельница выгодно отличалась от Ебаного Чемодана (см.) дополнительной парой-тройкой килограмм весу и острыми гранями обломанного носа. При виде ее мой муж сказал, что он многое пережил за шестнадцать лет брака с Долбоклюйкой, но на переноску Пепельницы он не пойдет никогда в жизни, и пусть я немедля забуду об этом плане...
Пепельница жила у нас в машине полтора месяца и съездила с нами в зону АТО раз пять. Финал ее похождениям положила моя поездка за ребенком на дачу.
Меня остановила милиция на блокпосту на плотине через реку. Стояла ночь, ментам было скучно и они не придумали ничего умнее, чем попросить тетеньку средних лет на грязном бусике показать его содержимое.
...Я прикинула в уме. Под сиденьем у меня лежал мешок автоматных гильз для детских поделок, стреляная «муха» и, собственно, Пепельница...
— Понимаете, какое дело, мужики... — медленно и спокойно сказала я, держа руки на виду...
На следующий день мы сдали Пепельницу в Исторический музей. Волонтер, которого мы обманом уговорили перенести ее из машины, не разговаривает с нами до сих пор.
...Нацик на блокпосту был молод, зелен и смущен.
— Извините, — сказал он вежливо, — извините, но вы бы не могли открыть багажник. Понимаете, мало ли что бывает, вот, например, пару недель назад была такая история — девушка привезла из АТО стреляную «муху» и ходила с ней по городу, а потом вызвала корреспондентов на тему «почему милиция не обращает на нее внимания...» Вы себе не представляете, как нас вые... попросили усилить бдительность...
— Конечно-конечно, — Док был сама любезность, — сейчас все покажу.
— Боже, прямо вот так с «мухой» по городу? — сочувственно отозвалась Катерина. — Какой ужас!
Я подавилась и сделала вид, что закашлялась. Ребенок С., сохраняя привычное олимпийское спокойствие, изучал приборы.
За моей спиной Док предупредительно демонстрировал содержимое своей сумки.
— Вот смотрите, — говорил он, — здесь только личные вещи. Это футболка. Это носки. Это...
Нацик, судя по голосу, краснел и чувствовал себя дискомфортно.
— Простите, я все понимаю, — говорил он, — но вы же понимаете, такие времена, всякое бывает.
— Да-да, — в один голос говорили Док и Катерина. — Мы понимаем. Служба. Берегите себя, бойцы. Ну что, мы поехали?
— Конечно, проезжайте, — отвечал им нацик. — Спасибо вам.
Машина тронулась с места.
— Ннннну? — повернулась назад я.
— Ну а чо ну, — меланхолично ответил Док, — старый воин — мудрый воин, это вас всему учить надо. Конечно, я сразу сумку поставил на ту стреляную «муху», а дальше ему было интересно только то, что я ему показывал.
— Док, — риторически спросила я, — а вот скажи, тебе такое понятие, как «совесть», в принципе знакомо?
— А чо совесть, — возмутился Док, — пусть ту девушку, за чью «муху» весь личный состав МВД вые... попросили усилить бдительность, совесть мучает, а я тут при чем?
— Ну нормально? — взорвалась Катерина. — Это ж в этот раз я с «мухой» гуляла, а если завтра сепар будет? Правильно их вые... попросили, пусть бдят, сволочи! Кстати, напомни мне завтра проверить, они экспертизой уже признали ее негодной, или я все еще под уголовкой?
Ребенок С. нервно хрюкнул и упал лицом в руль. Я сочувственно погладила его по голове.
— Привыкай, котик, — сказала я. — Привыкай.
...Мы сидели на крыльце Счастьинской больницы, пили кофе и лениво уворачивались от солнечных зайчиков.
— Интервью дадите? — деловито спросила Маша.
— Та нивапрос, только время...
— С вами поеду. Вы ж потом обратно?
— Угу. А ты кто, кстати?
— Радио Свобода.
— Бооооже! — блаженно зажмурилась я. — Видела бы меня сейчас моя мамочка! Ну вот серьезно, вот кто бы году в восемьдесят каком-нибудь сказал моим родителям, что я буду давать интервью вот этому самому Радио Свобода, которое пиу-пиу под одеялом по ночам...