Ты выключаешь верхний свет. Лежишь на кровати. Потом встаешь и включаешь одну лампу, не такую яркую, излучающую, как тебе кажется, более романтический свет. Ты надеваешь халат, съедаешь мятную конфету. Оглядываешься вокруг и обнаруживаешь, какой у тебя творится беспорядок. В панике, ибо она может прийти в любой момент, ты спешно прибираешь комнату. Забрасываешь носки в платяной шкаф, заправляешь кровать, приводишь в порядок бумаги и ноутбук на столе. Ты хочешь понравиться ей, хочешь, чтобы она поняла, что ты не один из тех жлобов, что здесь ее ждет нечто особенное. Специально для нее. Не хочется, чтобы она подумала, что ты животное.
Стук в дверь, легкий короткий стук.
Когда ты открываешь ее, видишь совсем не то, что ожидал. Ты представлял себе красотку со страниц «Пентхауза», высокую кобылку, молодую, но не слишком, ярко накрашенную, с накладными ресницами, с истончившимися от постоянной укладки волосами, подтянутую и сексапильную, но с тяжелым, изнуренным взглядом; с грудью, еще не обвисшей, но достаточно тяжелой, чтобы под ней на ребра ложилась легкая тень; с длинными, стройными ногами, крепкими и мускулистыми, но с уже чуточку оплывшими контурами в самом верху, у ягодиц; с упругим животом, очерченным двумя бороздами мышц по центру, но который тем не менее слегка выпирает ниже линии бедер; с кожей, все еще тугой на скулах, где она из-за этого кажется больше растянутой, чем подтянутой, и при этом какой-то вязкой на шее, где она ползет вверх-вниз, точно следуя глотательным движениям ее горла. Короче говоря, ты представлял кого-то, кого бы ты хотел трахнуть.
Взамен всего этого перед тобой стоит девочка — и не очень высокая, и не ярко накрашенная. Ее груди — маленькие и настоящие, но тем не менее им хватает силы удерживать надетый на ней топ без бретелек. Не похоже, чтобы она занималась спортом, однако ее обнаженный живот абсолютно плоский, без капли жира, гладкий; над ним, оставляя малюсенькую тень там, где к коже примыкает ткань, исчезает под топом ее нежная узкая грудная клетка; по краям живота, где он прячется в низко сидящую на бедрах юбку, ее тазовые кости образуют две маленькие выпуклости. Изгибы ее ног только сформировались, лишь недавно выросли ее косточки, даже не совсем закончили расти и еще совсем не начали умирать. Ее черные волосы прекрасны — густые, блестящие, здоровые. Белая дорожка отраженного света падает на них с одной стороны. Ты уже забыл, как выглядят здоровые волосы. Ты не можешь разглядеть ни одной морщинки — ни вокруг ее больших евразийских глаз, ни возле маленького рта, ни на лбу. Ни единой. Ее кожа идет точно по линии челюсти, а затем внезапно ныряет вниз, где встречается с горлом, перетекая с каждой стороны шеи в три жилки; одна из них тянется к плечу, другая упирается в середину ключицы, еще одна — в ее край, образуя выемку, из которой возникает гортань, и вновь возвращается к челюсти. А ее запах… он полностью забивает запах все еще сырого ковра. Ее запах — единственный запах во всем мире.
При этом все ее тело рвется наружу — ее губы, ее грудь, ее бедра, — ее тело целиком будто не решило еще остановиться, окаменеть, раскрошиться. За всю свою жизнь ты никогда не видел ничего более зрелого. Именно это слово приходит на ум — «зрелое».
Ты удивлен. Это не то, чего ты ожидал. И ты определенно желаешь ее сильнее, чем предполагал, но, прежде чем кровь начинает стучать в твоей голове, ты убиваешь свое желание, давишь и запихиваешь его куда подальше. Этой девочке не больше шестнадцати, эта девочка нелегальна. Нелегально — вот что заставляет тебя контролировать свое желание. Не «неправильно», а «нелегально». Твои глаза скользят по ее ключицам, ты ловишь себя на фантазиях о том, как ямочки над ними превратились бы в чаши, наполненные влагой.
Однако ты находишь в себе силы произнести:
— Думаю, это ошибка. Понимаешь, «ошибка»? Произошла ошибка.
— Я говорю по-английски, — отвечает она без акцента, слегка поводя глазами.
— О! — говоришь ты. — Ну, я… я думаю, это ошибка — я имел в виду совсем другое.
Она пожимает плечами.
— Прекрасно. Они могут прислать кого-нибудь еще. Нет проблем.
Не взглянув на тебя, она разворачивается и начинает удаляться по коридору. Ты смотришь, как она идет, замечаешь, какая маленькая у нее задница, как даже сквозь юбку на каждой половинке видны ямочки, как ткань морщится над раскачивающейся при каждом шаге крепкой плотью. Двигаясь в сторону лифта, она начинает играть в какую-то игру с рисунком на ковре, наступая лишь на определенные цвета, избегая других, и сама едва не сваливается при этом.