А может быть, ты договариваешься о встрече с раввином и посещаешь синагогу, пробираясь в заднюю ее часть, в кабинет, обшитый темным деревом, с единственным маленьким окошком, затененным чахлым плющом.
Может быть, если ты — человек до известной степени верующий, ты постоянно испытываешь чувство вины. Не только за сексуальные деяния, почти каждое из которых по какому-нибудь определению является «греховным», но и за все остальное. Ты испытываешь чувство вины за то, что ведешь бизнес так, как ты его ведешь. Несмотря на то, что какая-то часть тебя верит, что за это тебя восхвалят и даже вознаградят, ты испытываешь вину за победу.
Поэтому ты идешь в исповедальню, платишь за то, чтобы твое имя написали на черепице, просишь совета у человека, который никогда не соперничал. И тебе отпускают грехи, или молятся за тебя, или дают совет — не имеет значения, что именно. Потому что это не поможет. Это никогда не сможет помочь.
Но, в конце концов, ты перестанешь открывать ту маленькую дверь, перестанешь заходить в церковные ворота, перестанешь назначать встречу с раввином. Или перестанешь побеждать. Потому что для победителей нет религий. Потому что даже если Господь действительно одевает лилиями поля, он не сможет обеспечить тебя подарком ко дню рождения твоей жены. Даже если Будда действительно дарит нирвану тем, кто отрекся от мирских путей, то согласно этому ты должен был бы отправить своего сына в бесплатную школу, а если он будет посещать одну из школ твоего района, ты будешь проклят.
Но, ax, Набоков, почему Куилти пришлось поплатиться? Это же был не фильм недели, тебе не надо было беспокоиться, что рекламодатели соскочат с крючка («соскочат с крючка»?). И тебе должно быть известно, что в реальном мире куилти никогда не платят. Так почему ты сделал это, трусливая ты свинья, сладкая ты киска, ты?
Ты не имеешь ни малейшего представления о том, как это произошло. Ты знаешь, что был с Джонатаном на его вилле на острове Сент-Барт. Ты знаешь, что началось это в тот день, когда Джонатан, Марджори и Тамсин отправились покупать батик, оставив тебя наедине с Кассандрой. Но ты, как и все остальные, удивлен тем, что это произошло.
Ты лежал у бассейна, а она вышла поплавать. Она жила там уже месяц, ее кожа уже успела покрыться загаром. Тебе было достаточно на мгновение оторвать взгляд от своей книги — мастурбирующего мыльнооперного произведения одного очень хорошо известного тебе президента компании, — чтобы многое увидеть.
А затем, сделав несколько кругов, она вышла из бассейна, но не стала вытираться. Ты думаешь, что началось все именно с этого, именно это сломило твое сопротивление. Эти капельки воды на ее гладкой бронзовой коже, капельки воды, заблудившиеся в прозрачном пушке, который, казалось, покрывал большую часть ее тела, капельки воды, источавшие запах масла для загара. Она подошла к твоему креслу и опустилась на колени. Ты пытался не обращать на нее внимания. Она склонилась над твоей книгой, ее длинные, мокрые черные волосы ниспадали с одной стороны ее лица, со стороны, дальней от тебя, едва касаясь краев твердой обложки. Вода капала на бумагу и портила книгу. Но ты не шевелился, боясь спугнуть ее, будто дикое животное, боясь, что больше не сможешь чувствовать так близко ее запах. Запах хлорки и масла для загара, солнца и чего-то еще, чего-то чистого, чего-то такого, чем пахнут только молодые девушки.
— Что читаем? — спросила она.
И пока ты рассказывал ей, она пристально на тебя смотрела, кивая, будто слушала, но ее огромные зеленые глаза блуждали по твоему лицу, блуждали так, словно ей удалось очень близко подплыть к какому-то глубоководному существу, и это был единственный шанс изучить его. У нее были прекрасные губы, такие сочные, такие припухлые. А носик был совсем маленьким, меньше твоего большого пальца.
А может быть, виноваты не капли воды. Может быть, виновата пчела. Может быть, не сядь пчела тебе на грудь, не будь она прихлопнута книгой, напугана и разозлена, может быть, не случись этого, не было бы и всего остального.
Но это случилось. Пчела села как раз тогда, когда ты закончил объяснять. Девушка завизжала, отскочила назад, а ты захлопнул книгу, но почему-то упустил пчелу, и она ужалила тебя в грудь, точно у основания грудины. И тогда настала твоя очередь визжать и вскакивать, а мертвая пчела свалилась с твоего тела на твое же полотенце.
Она заботливо подошла ближе, подошла ближе, пока ты ругался и рассматривал след укуса на груди. Она посмотрела на валявшуюся пчелу, а затем осторожно пошевелила ее средним пальцем.