Пробивая бумагу, он прослезился.
— Такая милая девочка, а водишься с этими девками, — сказал он. — Они все там отбросы. Мужик еще, с черной собакой. — Вид у него был оскорбленный. — Таких к себе не пущу.
Сквозь рябоватое стекло я видела, как девочка бродит по парковке. Прикрывает рукой глаза. Какая нежданная, внезапная удача: она ждет меня. Я заплатила, и мужчина внимательно поглядел на меня.
— Ты еще ребенок, — сказал он. — Шла бы ты домой.
После этого я перестала его жалеть.
— Пакет не нужен, — ответила я и затолкала бумагу в сумку.
Я молчала, пока он отсчитывал мне сдачу, облизывая губы, точно хотел согнать дурной привкус.
Увидев меня, девочка встрепенулась:
— Достала?
Я кивнула, и она потащила меня за угол, легонько подталкивая. Я уже почти верила, что на самом деле украла бумагу, вены горели от адреналина, когда я раскрыла сумку.
— Ха, — сказала она, заглянув туда. — Так ему и надо. Придурок. Сложно было?
— Ничего сложного, — ответила я. — Да и он вообще не смотрит.
Меня взбудоражил наш сговор, наше сообщничество. Несколько пуговиц на ее платье были расстегнуты, виднелся треугольничек голого живота. До чего же ощутимо от нее исходила какая-то вальяжная сексуальность, как будто ее одежда была наброшена прямо на остывающее от пота тело.
— Я Сюзанна, — сказала она. — Кстати.
— Эви.
Я протянула руку. Сюзанна рассмеялась, и я сразу поняла, что пожимать руки не стоило, что это пустой знак из мира нормальных людей. Я покраснела.
Без привычных жестов и условностей было непонятно, как себя вести. Я не знала, чем их можно заменить. Мы молчали, и я заторопилась со словами.
— По-моему, я тебя недавно видела, — сказала я. — Возле “Хай-Хо”.
Она ничего не ответила, уцепиться было не за что.
— Ты была с другими девочками, — сказала я. — Потом автобус подъехал.
— А, — она оживилась, — да, тот придурок здорово взбесился. — Она расслабилась, вспоминая. — За девчонками приходится приглядывать, не то они перестараются. Попадемся.
Наверное, видно было, с каким интересом я смотрела на Сюзанну: она не стеснялась, позволяла себя разглядывать.
— Я запомнила твои волосы, — сказала я.
Сюзанне это, казалось, польстило. Она рассеянно потрогала кончики:
— Я не стригусь.
Потом я узнаю, что им запретил стричься Расселл.
Внезапно она прижала туалетную бумагу к груди, сказала с достоинством:
— Тебе заплатить за нее?
У нее не было ни карманов, ни сумки.
— Не-а, — ответила я. — Я ведь тоже за нее не платила.
— Ну спасибо, — с явным облегчением сказала она. — Ты тут рядом живешь?
— Да, недалеко, — ответила я. — С мамой.
Сюзанна кивнула.
— На какой улице?
— Морнинг-Старлейн.
Она удивленно хмыкнула:
— Шикарно.
Видно было, для нее это что-то значит — то, что я живу в таком хорошем районе, но я не понимала почему. Додумалась разве что до глубинной неприязни к богатым, присущей всем молодым людям. Богачи, пресса, правительство — они всех молодых мешают в один мутный источник зла, фабрикаторов великого заговора. Сама я тогда только училась со стыдом говорить о деньгах. Высмеивать себя, чтобы опередить других.
— А ты?
Она легонько — одними пальцами — отмахнулась. — А, — ответила она, — да знаешь. У нас тут дела разные. Но когда много народу живет в одном месте, — она потрясла бумагой, — это значит, что и жоп много. У нас сейчас трудно с деньгами, но это только сейчас, ненадолго.
Нас. Эта девочка была частью нас, и я завидовала ее легкости, тому, что она точно знает, куда пойдет с парковки. К этим двум девочкам, с которыми я видела ее в парке, к кому-то еще, с кем она живет. К людям, которые заметят ее отсутствие и обрадуются ей, когда она вернется.
— Ты молчунья, — заметила Сюзанна.
— Извини.
Я изо всех сил старалась не расчесывать комариные укусы, хотя кожа так и зудела. Мне до дрожи хотелось о чем-то с ней поговорить, но в голову приходило только то, чего я сказать не могла. Нельзя было говорить, как часто, как много я думала о ней с того самого дня. Нельзя было говорить, что у меня нет друзей, что меня выпихивают в школу-пансион, в это общество ненужных детей. Что для Питера я хуже пустого места.
— Да нормально все. — Она помахала рукой. — Люди такие, какие есть, понимаешь? Я сразу поняла, как тебя увидела, — продолжила она, — ты человек думающий. На своей волне, вся в своих мыслях.