Пальцы нащупывают катушку.
– Кстати, э… Пит, – медленно говорит он.
– Пьер, – поправляет мажордом.
– Пьер, я тут подумал… У меня возможно, э-э-э… найдется кое-что, э-э-э…
Долговязый делает вид, будто ничего не слышал, и продолжает возиться с узлом на мешке.
– Кое-что н-н-необычное… э-э-э… – У мельника подмышки под рубахой слипаются от пота. – Настоящая у-у-удача. Дело в том, что…
Он мог бы и не пытаться. Сито вот-вот погрузится в клубок червей, в который наверняка превратилась мука. Раз-два – и мажордом развяжет узел. Три-четыре – и не видать бедному мельнику королевских денежек.
– Золото! – выпаливает мельник. – У меня есть для тебя золото!
Рука с ситом зависает.
– Золото?
– Да! Да! – Мельник кивает так, что еще чуть-чуть, и голова отвалится. – Настоящее золото. Много!
– И я должен в это поверить?
– Да! Смотри! Сейчас докажу! Смотри!
Дрожа, он достает из кармана катушку. Хотя, вообще-то, если разобраться, что он предлагает этому долговязому? Пару дней назад ему показалось, что это золото. Но настоящее золото… Ведь так не бывает, не могла же она его просто взять и напрясть, его дочь? Никто не смог бы.
Мажордом, прищурившись, разглядывает нить. Отматывает немного. Нюхает.
– У меня есть еще, – торопливо добавляет мельник. – Для тебя. Для твоего хозяина. Сколько захочешь!
– Ты что, клад нашел на своем бесплодном поле? – Взгляд у мажордома – насмешливей не бывает, но ситце возвращается во внутренний карман.
– Не клад. Э-э-э… м-м-моя… моя…
– Чего мычишь-то?
– Моя дочь. Моя девочка. Это она сделала.
– Твоя дочь?
– Моя прекрасная, любимая дочь, – вздыхает мельник.
Надо же, как он ее все-таки любит!
Король в двадцатый раз смотрит на маленькую катушку у себя в руке. Зажмуривается и думает: «Неужто? Неужто это настоящее золото? Как бы кстати оно пришлось!»
Разграблению всякого королевства есть предел. Прекрасная пава с роскошным оперением, какой была когда-то его страна, стала голой, как лягушка. Налоги, указы, штрафы за все подряд – что еще придумать правителю?
Взять в долг – да, и он это делал чаще, чем подсказывал здравый смысл. Но терпение кредиторов потихоньку иссякает.
А лишить себя тех вещей, которые ему так дороги: одежды, закусок, десертов, дворцовой обстановки – короче, всего образа жизни – было бы слишком, не правда ли? Ведь все это его награда за то, что он… Что он король. А король этот – ничего не поделаешь – привык к роскошному гардеробу, к ужинам с бесконечной сменой блюд и в особенности к тому, что́ все эти вещи о нем говорят, – как он преуспел в жизни.
Поэтому никакую, даже самую завалящую, возможность пополнить казну упускать нельзя. Он в двадцать первый раз смотрит на катушку, которую принес ему мажордом. И кивает.
– Коня, сир?
– Коня, Пьер!
Солома
Другой день, совсем другой. Моросит дождь, облака висят низко, будто наступила осень.
Девочка сидит на том же стуле, но сегодня ей не мечтается. Отец ведет себя чудно́, почему – непонятно. Зайдет в комнату, поглядит на нее, вернется на скамью у дома, и так все время. Девочка встает и направляется к задней двери. Он тут же бежит за ней.
– Куда собралась?
– Никуда.
– Сиди спокойно, – приказывает отец. – Никуда не ходи.
– Но пора кур кормить!
– Куры подождут. Сядь. Возьми попряди, что ли.
– Шерсть кончилась, – говорит она. – Уже давно.
– А из чего ты в прошлый раз… на прошлой неделе свила… э-э-э… ту нить?
– Да из того, что под руку попалось. Из пучка соломы.
– Ах, соломы… – Кивнув, отец в очередной раз бросает взгляд в окно.
Девочка не хочет показаться неблагодарной, но все же не так она себе это представляла.
Поначалу все шло в точности как надо. Она удивилась, когда в ее каморку вошла толпа мужчин в плащах с меховыми воротниками в сопровождении стражников в шлемах и с длинными копьями. Удивилась, но, если честно, не слишком.
Она ведь знала, что однажды это случится. Правда, всегда представляла себе, что произойдет все на улице, что он почему-то будет одет как простолюдин, пастушок какой-нибудь, но она таки узнает его по прекрасным синим глазам, благородным чертам и властному тону, которым он обращается к овцам. И что, еще до того как он назовется королем, они тут же полюбят друг друга.
«Не соблаговолишь ли ты проследовать со мною во дворец?» – скажет он и так ласково глянет на нее – как тут отказаться?
То, что перед ней король, она поняла сразу – по короне и горностаевой мантии. Остальное показалось ей не слишком королевским. Волосы поредевшие, улыбка не то чтобы белоснежная.