Я удивленно смотрю на него:
— Какое меню?
Робби выставляет на стол красиво порезанную вареную грудку, тушенные овощи и нежирный сыр с сухариками. Наливает в высокий стакан компот из сухофруктов, еда так вкусно пахнет, что у меня даже голова кружится.
Растерянно разглядываю стол.
— Тимур говорит, надо обсудить с врачом… — но Робби меня перебивает:
— Все уже есть, Ника, вон у меня целая тетрадка исписана этими докториными рекомендациями. Я тебя каждый день жду, душа моя, все глаза проглядел, — а потом заговорщицки снижает голос: — Ждал он тебя, Ника, вот хоть режь меня на кусочки, ждал. И готовился.
Сажусь за стол и закрываю лицо руками. Что же за человек такой непонятный этот Тимур, а Робби как будто мысли мои читает. Снова шепчет, наклонясь к уху:
— Говорил я тебе, он не то, что пропащий. Просто как будто бродит в потемках, на преграды натыкается и бьется каждый раз больно. А ты у него как лучик света, — он снова оглядывается и продолжает доверительно: — Его совсем эти потери подкосили, ты ешь, ешь, не отвлекайся.
— Какие потери? — жую, мне так вкусно, что я сейчас Робби съем.
— Да директор детдома, где Тим наш вырос, умерла. А еще девочка эта детдомовская, к которой Тимур был очень привязан, Доминика, тоже. Он, кажется, опекуном хотел стать, но не вышло.
Чудом не давлюсь курицей и быстро хватаю компот — запить.
— Как умерла? — бормочу и снова пью, чтобы скрыть смущение.
— Не знаю подробностей, но он черный ходил, Ника. А мне сказал: «Все, Робби. Нет ее больше, моей Доминики, умерла она». И все. Тяжело столько всего даже для такого как Тимур.
Глава 3
Аппетит пропадает как и не было, жую на автомате, боясь себя выдать. Робби понял буквально, но я-то знаю, что Тимур имел в виду.
Он нашел мой дневник и Лаки. Проверить, что Доминика Гордиевская сменила имя на Веронику Ланину, дело одного дня. Особенно учитывая возможности Талерова.
Я для него умерла. Больше нет той маленькой Доминики, которая была по его словам всем, что у него есть. Осталась Ника — лживая предательница и воровка.
Я ведь сразу заметила, что он избегает называть меня полным именем, думала, это привычка. Нет, он оставил Доминике все то, что было хорошего в его памяти. А Нике досталось остальное.
Прикидываю, за сколько можно продать квартиру, которую отдала мне Сонька. Хорошо, если дадут десять тысяч, город маленький, и квартиры там дешевые. Но я не могу вот так продать квартиру и сбежать в никуда.
Сейчас нельзя об этом и думать, я не могу просто увезти дочь, меня найдут максимум через пару часов. Если я хочу исчезнуть, надо основательно подготовиться. А сейчас просто быть рядом с малышкой. И никто не должен догадываться о моих планах, даже Робби.
Пока я ем, входит та самая женщина, что передавала мне дочку. Тим говорил, это горничная.
— Тимур Демьянович попросил вас подняться к ребенку, пока в вашей комнате идет уборка.
Вскакиваю и, дожевывая на ходу, бегу из кухни. Робби машет тетрадкой и кричит вдогонку, что ждет меня на полдник и что мне положено шестиразовое питание.
Я читала о грудном вскармливании и сама знаю, что нужно много пить, даже если есть я много не могу. Поэтому с Робби мы будем видеться часто.
Перепрыгиваю через ступеньку, чтобы скорее оказаться наверху. Вбегаю в детскую — моя девочка спит, сладко причмокивая во сне. Опускаюсь на пол возле кроватки, смотрю на нее через бортик и наглядеться не могу. Самой не верится, что я могу к ней прикоснуться, погладить щечку, поцеловать пальчики.
Внезапно раздается звук закрывающейся двери, поднимаю голову и только сейчас замечаю еще одну дверь, ведущую в соседнюю комнату. А соседняя комната — спальня Тимура.
Подхожу, поворачиваю ручку — незаперто. Осторожно открываю и заглядываю внутрь — Тим спит на кровати, подмяв под себя подушку, и у меня на мгновение сжимается сердце. Когда-то, в другой жизни, он так подминал меня, и мне совсем не было тяжело. Наоборот, мне нравилось.
Наверное, Тимур оставил дверь приоткрытой, чтобы услышать, когда малышка проснется, а та захлопнулась от сквозняка.
Подхожу ближе и замираю. Во сне Тим совсем не такой, его лицо не похоже на защитную маску, которую надевают хоккейные вратари, чтобы защититься от удара шайбой.
Он тоже не спал эти дни, как и я. Я — от того, что меня разлучили с дочкой, а он от того, что пытался сам справиться с маленьким ребенком.
Хочется погладить густые жесткие волосы, колючие от щетины щеки, упрямый рот. Протягиваю руку — я прикоснусь еле слышно, он ничего не почувствует…