– Подкрась немного личико, Инночка, а то стоишь ни жива ни мертва. Я мазнула тушью по ресницам пару раз. А после глаза мои вновь покрылись пеленой слез, и я прекратила. Это неправильно, подумала я тогда. Я сидела на софе в черном одеянии. Много людей сновало туда-сюда, но я мало обращала на это внимание. Я была поглощена своею тоской. До момента, пока не приехал Дима. Я не видела, как он вошел, что и как. Я помню, как он громко спросил у кого-то:
– Где Инна?
Рефлекторно я подняла глаза на своего брата. Он всегда был таким высоким? Дима был деловит. Собран. Красив до безобразия, в своем строгом костюме, а я сидела и рассматривала его, вместо того чтобы отозваться. Дима смотрел по сторонам, в поисках ребенка каким я когда-то была, и не находил его. Я встала, и он наконец нашел меня глазами. Он был удивлен, я знаю, он сам мне потом говорил об этом.
Выше меня на головы две, – думала я когда он подходил ко мне, пробираясь сквозь толпу. Я не знаю почему, я старалась держаться, чтобы не лить перед ним сопли… Но что-то происходило странное внутри. Увидев его, я осознала свою утрату сильнее, острее. Облик его стало размываться, и я зарыдала, уткнувшись лицом в ладони. Помню, лишь как он обнял меня, а я, цепляясь за его пиджак рыдала и не могла остановить поток своего горя. Он единственный кто остался у меня. Нет больше никого. И я одна. Мне хотелось умолять его не оставлять меня. Мне было страшно. И так горько. Дима вывел меня во двор. Было холодно, и я наконец начала приходить в себя. Он протянул мне платок, и я, наконец утерев слезы, взглянула ему в лицо. Он так возмужал. Серьезные карие глаза изучающе смотрели на меня. Он был смуглым, а волосы все так же торчали непослушно в разные стороны. Лицо его покрывала трехдневная щетина, подчеркивая волевой подбородок и мягкость его губ.
– Ты серьезно подросла, пташка. Я хотела ему ответить, но вместо слов вырывалось лишь жалкое заикание. Я оставила попытки говорить, и лишь молча следовала за ним словно тень. Папу похоронили мы в тот же день. Вечером после похорон я все плакала в объятиях своего сводного брата, плакала до тех пор, пока выпитый алкоголь не сделал свое дело и обессилив я окончательно заснула. Позже я узнала, что Дима отнес меня в мою комнату. То был самый ужасный день в моей жизни. Но за ним следовал лишь подъем. Утром следующего дня меня разбудил сам Дима и приказал собираться.
– Куда? – спрашивала я. – Мы летим в Англию. Рейс через три часа.
– Поторопись, – сказал он, и вышел, деловито прижимая свой телефон к уху. Я тогда была в растерянности. А как же все? А как же дом? И тетя Глаша? Я спросила у нее тогда, как быть?
– Дуреха, – отвечала она мне, – неужели ты собираешься просиживать тут со мной? Лети с братом, вы одни остались друг у друга.
– Но как же, – говорила я, – ведь вы мне роднее, чем он. Мы были не нужны ему с папой, столько лет.
Тетя Глаша усадила меня на кровать и стала пояснять:
– Твой папа, милая, не святой. У Димы были поводы на него обижаться, уж поверь мне. Я тут появилась задолго до тебя, и кое-чего видела и слышала. Твой брат, хороший мальчик, поверь мне, деточка, и пошевеливайся, не то опоздаете.
Я искупалась, привела в порядок волосы. Надела джинсы с высокой талией, короткую шерстяную кофту, и свою любимую короткую куртку, которая сказать честно была мне мала в груди. Тетя Глаша настояла на макияже. Я мазнула губы карамельной помадой, и она оставила меня в покое. Мы собрали вещи лишь на первое время, остальное тетя Глаша пообещала лично все собрать и выслать мне в Англию. Дима оставил домашним адреса и телефоны для связи. Я плакала по дороге в аэропорт. Мне было жаль оставлять тетю Глашу, и дом и свою прошлую жизнь. Я боялась неизвестности. Но если бы я знала, что произойдет со мной в той далекой стране я бы не плакала, нет. И я бы всегда полетела вслед за Димой. При любом раскладе. Всегда.
Глава 2
В самолёте я спала, облокотившись на плече брата, которое он любезно подставил и терпел, даже не шелохнувшись, давая мне возможность отдохнуть. Я помню, как вдыхала его запах… И его я никогда уже не смогу забыть… Я пыталась, но так и не смогла. Он заботился обо мне, а я не понимала, почему? Почему он поддерживает меня все время за руку? Отпуская лишь время от времени, чтобы ответить на очередной телефонный звонок. Я тогда подозревала, что он не хочет, чтобы я потерялась в аэропорту. Это странно, – думала я тогда. Как будто мне десять лет. Мы подошли к его машине на стоянке. Чёрная, спортивная, как раз под стать моему Диме. Тогда же, я впервые увидела, как он закурил. Сигаретный дым окутал нас, а мой брат присев на капот машины все глядел на меня, бросая быстрые взгляды исподлобья. Я молчала, не решаясь заговорить первой.
– Завещание отца зачитают только по прошествии пяти месяцев, – наконец сказал он. Я помню, как задрожали мои губы только от одного воспоминания о папе. Я присела рядом с Димой и ответила:
– Это не вернет мне его.
– Никто не возвращается с того света, пташка. Немного помолчав, я вновь заговорила.
– Дим.
– Ммм.. – тянул он дым в себя.
– Зачем ты привёз меня сюда?
– Не хотел тебя оставлять. Ты очень трогательная в своём горе, – сказал он выбрасывая окурок. Мы сели в машину, и поехали в Лондон. Я знаю его. Теперь уже знаю. Он лишь делал вид, что ему все равно. В то первое время, он был задумчив и молчалив. Я не знала наверняка, о чем он думает, но теперь знаю. Он думал об отце. Он не горевал, но на душе было гадко. Я знаю. Когда умирает твой родной человек, пусть даже вы и не были близки, ты думаешь о том, почему так сложились ваши отношения? И можно ли было изменить это? Что было бы тогда? Пока мы ехали к городу, Дима снова закурил:
– Ты говоришь по-английски? – спросил он.
– Да. Не очень хорошо, но думаю, я справлюсь.
– Хорошо, – промычал он. Тогда брат включил музыку, а я отметила, что вкус его довольно неплох. Мне нравилось большинство из того, что нравилось ему. Когда мы наконец добрались до Лондона, начался дождь. Не смотря на погоду я была очарована этим городом. Красивая, древняя архитектура, машины, автобусы, витрины магазинов, люди… Все это поражало своей величиной и грацией. Мне очень понравился дождливый Лондон, как и сама Англия. Я хотела бы вернуться туда… Эта страна ассоциируется у меня со счастьем, любовью… Я так хочу вернуться обратно, хотя бы ещё на день почувствовать все то, что я чувствовала все пять месяцев, пока жила там. Квартира Димы была далеко от центра города, но район не уступал по красоте, тому, что я видела ранее. Мы поднялись на второй и предпоследний этаж в доме. Там находилась квартира Димы. Я была приятно удивлена увиденным, как только переступила порог квартиры. Первым делом я увидела просторную светло – бежевую гостиную, с высокими потолками и огромными окнами. Убранство холла было довольно…холостым. Ничего лишнего. Большой телевизор, диван, музыкальный центр, два длинных книжных шкафа, где, помимо книг, чего только не было, журнальный столик. В центре комнаты лежал белый, овальный ковёр. Сразу направо располагалась кухня, в светло серых тонах, прагматичная. Все, по существу, и ничего лишнего, даже цветов вазе. Обедали мы также за барной стойкой, так как стол не предусматривался. Из гостиной, только уже в левой стороне располагалось две спальные комнаты, одну из которых занимал мой брат, а другую заняла я. Между нашими комнатами расположилась просторная ванная комната. В неё и я и Дима могли попасть прямо из своих спален. Я сразу подумала о том, что это неловко. А если я случайно застану Диму за утренними процедурами? Я промолчала на этот счёт. Не хотела смущать брата, так как он ходил за мной ожидая, когда же я в конце концов прокомментирую его холостяцкое логово.
– Это твоя квартира, или съёмная? – спросила я, осматривая огромный шкаф купе в моей комнате.
– Моя, – просто сказал он. Я помню, как задвинула дверь шкафа, и увидела своё отражение в огромном зеркале, которое было прикреплено к гардеробу. Позади меня стоял Дима. Он так странно рассматривал меня. Мне стало неловко, и я покраснела.