Анна
Сдавленный стон вырывается из моих лёгких с ещё одним потоком горьких слёз, в которых я начинаю тонуть, как в безжалостных волнах цунами.
— Сейчас тебя будут фотографировать. Сделай спокойную мордашку и сопли вытри. Мы отведём тебя к фотографу. Напоминаю, без глупостей! Усекла?
Есть ли у меня выбор?
Нет. Ни единого шанса на чудо. Мне приходится молчать и унижаться перед отвратительными подонками.
— Твоя задача держать рот на замке и во всем подчиняться, — разъясняет мне нелюдь в маске. Кивни, если поняла и обещаешь быть послушной дырочкой.
Киваю, с убийственной болью в сердце.
Похитители освобождают мои руки.
— Поднимайся, шлюха. В темпе, давай!
— Я не ш-шлюха! — рефлекторной взрываюсь от несогласия.
— Ничего-ничего, скоро ей станешь. Дело двух дней, — противный гогот больно врезается в уши.
Я отталкиваюсь онемевшими руками от то, что якобы зовётся постелью, кое-как встаю на ноги. Шатаюсь. Мир немилостиво вертится перед моими глазами. Я бросаю случайный взгляд на левую руку и в ужасе вижу там ранку — маленькую точечку, напоминающую комариный укус.
Твари! Они меня чем-то укололи. Чтобы покладистой была, чтобы не махала руками и ногами, выражая протест.
Громилы подхватывают меня под руки и куда то-ведут, уводя из комнаты. Голую. Босую. С опухшими от слёз глазами.
Мы выходим в тёмный коридор. Двигаемся по нему почти до самого конца. Стены шатаются, а потолок раскачивается как во время землетрясения. Как же мне плохо...
Меня толкают в одну из дверей коридора, самую последнюю, я попадаю в светлую комнату, в которой почти полностью отсутствует мебель. Там меня встречает худощавый мужчина нерусской внешности, который сжимает в руках фотоаппарат.
— Звезду «Playboy» заказывали? — глумится один из мразей, толкая меня в распоряжение фотографа.
— М-м, какая сочная! Отличный экземплярчик подвернулся.
— Это точно.
— Сиськи зачётные, натуральные?
— Да.
— Давно не попадались русские курочки. Свеженькая, молоденькая. А глазища какие, м-м-м! Бездна океана. Сам бы купил, чтоб на члене скакала, но…
— Бабла не хватит, — принижает фотографа один из подельников, пока тот алчно и тщательно сверлит меня похотливым взглядом.
— Она одна?
— Нет, есть ещё и вторая. Но там такое… Не фонтан. Бывалая дырка.
— А эта?
— А эта, блять, целочка.
Фотограф удивлённо присвистывает, придерживая меня за локоть, пока я болтаюсь как тягучая карамель в разные стороны.
— Хороша! — прожигает меня жадным взглядом. Он тоже турок. Только высокий и худой, как дрыщ. С кучерявыми волосами и кривым носом. У него из пасти воняет. Я сейчас точно вырву.
— Хватит надрачивать на неё в мыслях. Эта тёлка — собственность клуба. Давай уже, поторапливайся. Включай свою шарманку и делом займись. Впереди ещё пять лотов. До вечера нужно успеть сделать им годное портфолио, чтобы как следует заработать.
Дрыщ что-то буркает себе под нос. Впиваясь грубой хваткой в мой локоть, он тащит меня к стоящему в конце комнаты кожаному креслу. Ставит возле него как гуттаперчевую марионетку, выбирая интересную позу, и принимается за работу.
Он начинает меня фотографировать и ставит в разные пошлые позы. Ублюдок фотографирует все части моего тела. Особенно грудь, ягодицы и промежность. С разного расстояния, с разных ракурсов. Заставляет сесть на кресло, широко развести ноги. Погладить клитор, развести половые губки пальцами, потеребить узкую киску. И, наконец, вставить указательный палец в анальный проход, вместе с тем, изобразить страсть на лице.
Я понимаю его приказы. Я идеально знаю английский. И турецкий тоже. Но вот эмоции получаются отнюдь не натуральные. Я скована и, напугана, как степной заяц. Но похитители не делают мне замечаний. Наверно, так и должно быть. Я должна показать на снимках естественность, даже забитость. Ведь я девственница. Покупатели должны видеть меня именно такой. Робкой, неуверенной, застенчивой.
Дрыщ ставит меня на четвереньках и фотографирует вид сзади.
— Отличная панорама! — гогочет ублюдок.
Это так унизительно! Я почти вою в голос от ненависти и стыда!
Я поворачиваю голову влево и вижу, как те двое мужчин, которые привели меня сюда, приспустили штаны, вытащили члены из трусов и, без угрызения совести, дрочат, глядя на мой позор.
А меня до сих пор всю шатает, как катер в открытом штормовом море. Я плаваю в какой-то странной эйфории, напоминающей сироп. Наверно поэтому во всём угождаю тварям.
Фотограф заканчивает работу. Он приказывает мне сесть на кресло развести широко ноги и трогать свою грудь.