Она должна владеть этой девушкой, телом и душой. Через два года Кайри примет свои последние обеты. Через два года ее прекрасные длинные волосы будут острижены под корень. Через два года дверь в жизнь Кайри закроется, и ее больше никогда не откроют. Кайри больше не будет открыта.
У невинности были свои достоинства, а у невежества ни одного. Позволить этой прекрасной девушке уйти из мира, даже не попробовав удовольствия, которое он предлагал, было больше, чем преступлением. Это был грех. Позор. И Элли не допустит этого.
- Ты молишься? - спросила Элли, увидев, что Кайри склонила голову. Лунный свет создавал нимб над ее волосами.
- Да. Молитва святого Августина. - Кайри подняла глаза на Элли и встретилась с ней взглядом в темноте. - Господь, дай мне целомудрие и воздержание...
Элли закончила молитву за нее.
- Только не сейчас.
Глава 21
Гаити
- Кто испугался?
Кингсли закрыл глаза. Голос Джульетты разносился по воздуху, по волнам и по песку. Он разносился над берегом, как сигнал маяка кораблю, затерявшемуся в море.
- Никто. - Сунув кусок резной кости в карман, он обернулся и увидел, что она стоит в десяти футах позади него. На ней было желтое платье, яркое, как солнце. - Я разговаривал сам с собой.
- Что-то не похоже. Ты молился? - Она подошла к нему босиком по песку.
- Что-то в этом роде.
- Богу?
- Мужчине, - ответил он. - Мужчине, который иногда считает себя Богом. Но он не может быть Богом, не так ли? Не может, если он напуган.
- Не знаю, - ответила она, грациозно наклонив голову и пожав плечами. - Я думаю, что Бог боится.
- Правда? Это на Него не похоже. Всезнающий. Всемогущий. Чего Ему бояться?
- Нас, - ответила она. - Своих людей. Он любит нас, а мы... - Она перевела взгляд на воду. - Мелкие. Слабые.
- Хрупкие, - добавил Кингсли.
- Да, мы очень хрупкие. И Он нов для нас, как и мы новы для Него. Он не знает Своей силы. Он еще не понимает, насколько мы слабы. - Она замолчала и посмотрела на свои ноги в песке. - Я видела, как птица случайно разбила свои яйца. Матери не зло. Они не пытаются причинить вред своим детям. Но все же яичная скорлупа слишком хрупкая.
Кингсли почувствовал что-то в груди, что-то похожее на яичную скорлупу. Он чувствовал это в том месте, где должно было быть его сердце.
- Представь, - прошептала Джульетта. - Представь, как страшно сознавать, что ты можешь сокрушить свое собственное творение, просто полюбив его.
- Могу представить.
- Полагаю, это цена, которую мы платим, - сказала она, глядя на горизонт.
- Расплата за что?
- За то, что любим и любимы кем-то столь могущественным.
Кингсли кивнул. Бог был так велик, а они так малы - стоит ли удивляться, что так много Его детей было раздавлено? И все же жить в мире без Божьей силы - все равно что жить в мире без океанов.
- Как ты нашла меня здесь? - спросил Кингсли.
- Я хороша в поисках людей. Я нашла твою хижину, а когда тебя там не оказалось, пошла по твоим следам. Ты часто здесь гуляешь?
- Каждый вечер.
- Можно тебя кое о чем спросить? - Джульетта сделала небольшой шаг к нему.
- Спрашивай.
- Почему ты здесь? На Гаити, я имею в виду?
- Случилось кое-что ужасное, - ответил Кингсли, стараясь говорить, как можно более неопределенно. То, что произошло между ним и Элли, касалось только его и Элли. Не Сорена. Особенно Сорена. - Я справился не так хорошо, как должен был, и кто-то важный для меня пострадал в процессе. Если бы я остался, то сделал бы ей только хуже. А хуже уже некуда.
- Elle est partie, - сказала Джульетта. Кингсли ошеломленно посмотрел на нее.
- Откуда ты знаешь ее имя?
- Ее имя? Ты разговариваешь во сне. Я слышала, как ты сказал: «Она ушла».
На французском «она ушла» было «Elle est partie». Он говорил об Элли во сне. Она ушла. Элли ушла. Одно и то же.
- Ее зовут Элли, - сказал Кингсли. - Элеонор.
- Понятно. Ты был влюблен в нее, в Элли?
- Нет. У нас все было иначе. Любовь, но не влюбленность. Друзья, но не друзья. Я не могу объяснить.
- Любовь, но не влюбленность. Семья?
Кингсли улыбнулся.
- Мы были любовниками.
- Я знаю супружеские пары, которые не любят друг друга. Но они семья.
- Семья, - повторил Кингсли, думая о ней, о себе, о Сорене и о том, кем они были друг для друга. Будут ли они когда-нибудь снова так близки? - Возможно, она была членом семьи. В мире есть два человека, которые знают все мои секреты. И она была одной из них, - горло Кингсли болезненно сжалось. - Я подвел ее, когда она нуждалась во мне больше всего. Но она ушла, и я даже не могу сказать ей, как мне жаль.
- Могу я сказать тебе, как мне жаль? - спросила Джульетта.
- За что?
- Я не спала бы с тобой, если бы одна ночь была всем, что я могла тебе дать. Я не должна была втягивать тебя в ту неразбериху, в которую превратилась моя жизнь.
- Мы едва знаем друг друга. Ты не должна извиняться или объясняться.
- Должна. Провести ночь с тобой... было эгоистично с моей стороны.
- Ты ведь не слишком часто бываешь эгоисткой, не так ли?
Она подняла руки на этот вопрос. Или же сдавалась.
- Я не могу позволить себе роскошь быть эгоисткой.
- Почему нет? - спросил Кингсли.
- Потому что я принадлежу другому.
- Я знаю многих мужчин и женщин, которые кому-то принадлежат. Они вполне способны быть эгоистичными. Некоторые из них превратили эгоизм в настоящее искусство.
- Я принадлежу не так, как они.
- Как же тогда ты принадлежишь? Есть еще какой-то способ? - спросил он.
- Люди, которых ты знаешь, принадлежат по собственному выбору? Потому что они сами этого хотят?
- Да, именно так.
- А я, нет.
Кингсли наконец повернулся к ней.
- Что ты имеешь в виду? Рабство на Гаити было отменено двести лет назад.
- Не будь наивным, - ответила Джульетта с улыбкой. Кингсли был уверен, что это был первый раз, когда кто-то обвинил его в наивности. - Пока есть мужчины с деньгами и властью, а женщины без них, в этом мире будет рабство.
- Но сейчас ты здесь, со мной. На этом пляже. Ты можешь уйти от него. Я могу увезти тебя на Манхэттен сегодня же.
Она покачала головой.
- Нет, не можешь.
- Никто не вправе владеть другим человеком. Есть законы, запрещающие это.
- Дело не в законах.
- Как он может так владеть тобой?
- Он владеет мной, потому что я у него в долгу. Долг. Огромный долг, который я никогда не смогу вернуть.
- И ты расплачиваешься с ним своим телом?
Джульетта кивнула.
- Это единственная валюта, которую он принимает.
- Сколько ты ему должна? - спросил Кингсли.
Джульетта сделала шаг вперед и коснулась пальцами ног воды. Волна окутала ее лодыжки и скользнула обратно в океан.
- Моя семья всегда работала на его семью, и так было еще со времен революции. Мои прадеды, мои бабушки и дедушки, моя мать... наши семьи тесно переплетены. Мама была экономкой у отца Жерара. И более того.
- Они были любовниками.
- Безусловно. Я говорю, безусловно, но ты не видел мою маму. В молодости она была прекрасна.
- Могу себе представить, - сказал Кингсли, восхищаясь Джульеттой.
- Жерара назначили послом на Гаити, когда ему было всего тридцать три или тридцать четыре. Но Гиллрои, древний род. Древнее имя, много власти. И так далее.
Кингсли хорошо знал эту историю.
- Жерар и его жена пришли к взаимопониманию. Они вместе владеют компаниями, недвижимостью. Лучше остаться в браке и жить порознь, чем делить имущество.
- Очень практично, - отметил Кингсли. - Очень по-французски.
- Верно, - ответила Джульетта с едва заметной улыбкой.
- Что произошло?
- Взрослея в его доме? Ничего. - Она скрестила руки на груди и пожала плечами. - Он был добр ко мне, но держался на расстоянии. Его собственные дети отвлекали его. Девочки-близняшки на четыре года старше меня.
- Должно быть, что-то изменилось за это время.
- Мамá изменилась, - ответила Джульетта. - Всю свою жизнь она была немного неуравновешенной. Эмоциональной. Она слишком остро реагировала на происходящее. Но она была умна и сильна. Она хорошо заботилась обо мне, даже если иногда пугала своими словами. Но когда мне исполнилось тринадцать...