— У нас вчера был такой ужасный прием, — щебетала она. — Не понимаю, почему вы не пришли.
— На ужасный прием? — поинтересовался Берти. — Вы же не желаете нам зла?
— Он не был бы таким, если бы вы оба приехали, — ответила Гардения.
Она совсем забыла о грубости лорда Харткорта и о том, что в субботу легла спать в слезах. Она только помнила, что эти два англичанина — ее друзья и что они единственные люди во всем Париже, с которыми она может позволить себе свободно разговаривать.
— Ну и что же сделало его таким отвратительным? — спросил лорд Харткорт своим глубоким приятным голосом.
Она обернулась к нему.
— Если бы только я могла ответить на этот вопрос, — проговорила она. — Я сама спрашивала себя, что же не так, и не могла понять. Гости были такими странными, а тетя Лили отправила меня спать очень рано, почти сразу после ужина.
— Ну уж не старайтесь убедить меня, что вы не восхищены этими галантными темноглазыми французами, которые расточают комплименты направо и налево, — решил поддразнить ее Берти. — Всем женщинам нравятся французы, потому что они говорят такие лестные и необычные комплименты.
— Да разве можно им верить?! — презрительно воскликнула Гардения. — Они звучат очень неискренне.
— А мои комплименты кажутся вам искренними? — поинтересовался Берти.
— Мне кажется, любой комплимент может привести в смущение, — ответила Гардения. — К тому же все французы на приеме были немолоды, и их вид не вызывал никакого волнения души. На ужине был один ужасный человек. Я не выношу его.
— Кто это? — спросил Берти.
— Кажется, его звали Гозлен, — ответила Гардения. — Это уродливый толстый господин, почти лысый, весь какой-то жирный, и — вы даже не поверите — барон сказал, что нам с тетей Лили надо быть любезными с ним.
— Гозлен, вы говорите? — переспросил лорд Харткорт.
Внезапно его голос стал резким.
Гардения промолчала, как бы понимая, что проявила неосторожность.
— Так его звали? — продолжал настаивать лорд Харткорт.
— Да, — с некоторым колебанием ответила Гардения. — Его звали Пьер Гозлен, но мне кажется, что мне не следовало бы так пренебрежительно говорить о нем. Уверена, он неплохой человек.
— Вам нет надобности притворяться перед нами, — сказал Берти, с неподражаемым изяществом щелкая кнутом. — Мы с вами соотечественники и друзья — по крайней мере, я надеюсь на это — и меня очень расстроит, если мы не будем откровенны друг с другом в этой «лягушачей» стране. Расскажите нам о мосье Пьере Гозлене. Дальше нас ваши слова не пойдут. Мы с Вейном не болтуны.
— Я не сомневаюсь в этом, — заверила его Гардения, — но я думаю, мне не пристало отрицательно отзываться о госте тети Лили, к тому же о таком важном человеке. Это признак дурного тона и плохого воспитания.
— Почему же он такой важный? — поинтересовался лорд Харткорт.
— Я не знаю, — уклончиво проговорила Гардения.
Она не собиралась рассказывать им, как перед ужином барон зашел в малую гостиную и сказал:
— Я пригласил на сегодня Пьера Гозлена. Позаботься о нем, Лили. Ты ведь знаешь, что он без ума от тебя.
— О, опять этот ужасный тип! — вскричала герцогиня. — Зачем же вы так поступили, барон! Вам известно, как он мне неприятен: он всегда страшно напивается. После его последнего визита я решила предупредить мажордома, что для мосье Гозлена меня дома нет.
— Вы не посмеете этого сделать! — Слова прозвучали как приказ. — Пьер Гозлен очень важен, — продолжал барон, — он имеет для меня большое значение, и он раскаивается, совершенно искренне раскаивается, что его поведение доставило вам неприятности. Он объяснил мне, что в последнее время он много работал и не успевал нормально поесть, поэтому вино — изумительное и очень дорогое вино, моя дорогая герцогиня, — ударило ему в голову.
— Меня не интересуют его извинения, — раздраженно проговорила герцогиня. — Это отвратительный человечишка! Мне всегда кажется, что говорит он одно, а думает совсем другое. Ко всему, у него дряблые и потные руки.
— И все же я настаиваю, чтобы вы были полюбезнее, — бросил барон.
Его обращение с герцогиней показалось сидящей в углу Гардении дерзким и наглым.
— А если я откажусь? — спросила герцогиня.
Она стояла и, гордо вскинув голову, вызывающе смотрела на барона. В этот вечер герцогиня выглядела изумительно, мягкий полумрак гостиной скрывал желтоватый оттенок кожи и морщины на лице. Огромное бриллиантовое ожерелье казалось мерцающим обручем. Платье, искусно замаскировавшее все недостатки, присущие ее возрасту, только подчеркивало достоинства фигуры. Как обнаружила Гардения, облачению в платье предшествовало длительное затягивание герцогини с помощью Ивонны и других горничных в корсеты и пояса со множеством шнуровок.
Барон не ответил герцогине. Она нетерпеливо постукивала атласной туфелькой, от чего бриллиантовые пряжки переливались всеми цветами радуги.
— Ну? Если я откажусь?
Барон приблизился к ней.
— Тогда, моя дорогая Лили, — очень медленно, напрочь забыв обо всех формальностях, проговорил он, — тогда мне придется пригласить его в другое место.
В его голосе слышалась явная угроза, и, к своему ужасу, Гардения увидела, что ее тетушка сжалась, как от удара.
— Нет, Генрих, нет! Ты не сделаешь этого! Я просто пошутила. Я буду любезна с мосье Гозленом… Обещаю тебе.
— Вот это хорошо! — победно прозвучал голос барона.
Не успели они вымолвить и слова, как дворецкий торжественно объявил:
— Мосье Пьер Гозлен!
Гардения сразу же поняла, почему тетушке он не нравился. Он совсем не был похож на француза, обрюзгший, жирный, он скорее походил на Лягушонка из «Алисы в Стране Чудес».
Он заскользил по натертому полу, схватил затянутую в белую перчатку руку тети Лили и покрыл ее поцелуями.
— Простите меня, — заговорил он по-французски. — Я прошу прощения, я падаю у ваших ног, мадам. Я был глуп и неблагодарен. Мой близкий друг, герр барон, сказал, что вы прощаете меня.
— Не будем говорить об этом, — успокоила его тетя Лили.
— Вы прекрасны, вы сам ангел, спустившийся с небес! — восторг переполнял Пьера Гозлена.
«Какой он смешной, — подумала было Гардения, но, увидев его глаза, она вдруг почувствовала, будто потянуло могильным холодом, и по ее спине пробежали мурашки. — Нет, он страшный», — заключила она.
Она испытала неимоверное облегчение, когда увидела, что Пьер Гозлен сидит по правую руку тети Лили, на другом конце огромного стола.
Пил он много, но не настолько, чтобы кто-то мог сказать, что он перебрал. Гардения чувствовала, что излучаемое им зло довлеет над всеми присутствующими. Зло исходило не от его слов, а от всего его вида. «Он страшный», — не раз повторяла она про себя…
— Я встречался с мосье Гозленом, — тихо сказал лорд Харткорт. — Советую вам не попадаться ему на глаза. Он неприятный, как вы говорите, субъект.
— Значит, я не ошиблась, — заключила Гардения. — У меня было такое чувство, будто в нем… есть… что-то плохое.
— Держитесь от него подальше, — предупредил ее лорд Харткорт.
— Не могу понять, почему он так нравится барону, — проговорила Гардения, обращаясь скорее к себе, чем к своим спутникам, — но мне кажется, ему всегда нравятся странные люди.
— А у вас не возникло впечатление, что они близкие друзья? — спросил лорд Харткорт. — Я имею в виду барона и мосье Гозлена.
— О, да, очень близкие! — воскликнула Гардения. — Мне показалось, что барон весь вечер проверял, доволен ли мосье Гозлен, проявляет ли тетя Лили достаточно заботы о нем, а когда я уходила спать, я заметила, что барон во время танца остановился и передал тетю Лили Гозлену. Я тогда подумала, что это не доставит ей особого удовольствия.