В сумеречной темноте джунглей метались и сталкивались люди и тени. Среди деревьев раздавались громкие вопли и команды, однако многие из них были, мягко говоря, невнятными, не слышными за общим шумом, а те, что удавалось разобрать, никто и не думал выполнять. Солдаты то и дело падали, споткнувшись о веревки палаток, или с треском сталкивались головами, так что в конце концов на верхушках пальм проснулись обитавшие там существа, с трепетом и ужасом взирали они на кавардак в лагере. У северных ворот снова поднялась стрельба – это часовые палили по болоту, так как теперь они были уверены, что трясина ворочается и вздыхает не просто так.
Окончательно разбуженные трескучей пальбой, Бригг и Синклер, спотыкаясь, ринулись к воротам лагеря, где, собственно говоря, и находился вверенный им пост. У ворот их едва не расстрелял в упор перепуганный малайский солдат, но он, к счастью, забыл снять оружие с предохранителя.
Когда началась стрельба, шестеро солдат из пенглинского гарнизона, – невинные, как девочки-герлскауты, – мирно спали в палатке-колоколе ногами к центральному столбу. После первых же выстрелов рядовой Таскер, завывая в темноте, словно слепой волк, ринулся навстречу неясному светлому пятну, которое он принял за дверь.
Единственным человеком, который в этой суматохе действовал собранно и целеустремленно, был сержант Дрисколл. Прибыв к своему подразделению, он сразу увидел, что из стены палатки торчит голова Таскера, который стал похож на полуодетую лошадь из школьной пантомимы. Выстрелы затихли, а большинство новобранцев, перестав бестолково метаться из стороны в сторону, плашмя лежали на земле.
– Что случилось, Таскер? – сурово спросил Дрисколл.
– Я застрял, сержант, – пожаловался солдат. – В темноте мне показалось, что это и есть дверь.
– Но это была не она, верно?
– Никак нет, – вынужден был признать Таскер. – Просто сраное маленькое окно. Но ведь было очень темно…
Дрисколл резко, по-регбийному, толкнул Таскера ладонью в лоб, и его голова благополучно выскользнула из тесной дыры. Потом сержант протопал ко входу в палатку, где сгрудились остальные ее обитатели. Здесь были Джекобс, Лонтри, впавший от волнения в ступор капрал Брук, а также рядовые Фостер и Вильерс, крепко державшие друг друга за руки.
– Дерьмо собачье! – выругался Дрисколл. – Какого черта вы их нацепили? Зачем вам пижамы! Вы же не… не… Вы находитесь на военной службе, черт побери! Вам
не положено!…
Его голос задрожал и сорвался.
– Но нам никто ничего не сказал, – несмело возразил Лонтри. – Вот мы и…
– Боже всемогущий! – прошептал Дрисколл. – Боже всемогущий и милосердный!…
Он посмотрел на Вильерса и Фостера.
– Прекратите держаться за руки! – рявкнул он вдруг.
За палаткой послышалась какая-то возня. Дрисколл быстро взвел «стэн» и пошел в обход, двигаясь нервным, пружинистым, как у охотничьей собаки, шагом. Вскоре он вернулся в обществе начальника учебного сбора Уилфри-да Бромли Пикеринга.
– Все в порядке, сержант, – успокоил Дрисколла полковник. – Все в порядке, мальчики. Не надо волноваться. Просто один из наших молодых солдат испугался и начал стрелять во что-то, что ему привиделось в темноте. Вполне простительная ошибка. Так что давайте спать, мальчики, это было не нападение. По местам, по местам…
Дрисколл выстроил свое одетое в пижамы отделение и, отдав команду «смирно», четко отсалютовал полковнику. Затем он отправил новобранцев в палатку, досыпать. Сначала, правда, он хотел спросить их, почему они не захватили с собой плюшевых мишек и кукол, с которыми привыкли ложиться в кровать дома, но передумал. Скорее всего, это было просто бессмысленно. Что же случилось с армией, Боже, что же с ней такое, если по тревоге сам полковник появляется перед подчиненными в шелковом розовом ночном халате, да еще с вышитой на спине голубой антилопой?
Рассвет налетал, как правило, с востока, со стороны океана. Все начиналось и кончалось минуты за три, в течение которых утреннее
небо неистово полыхало малиново-алым, а в рощицах за болотом, сотрясая листву, бесчинствовали невидимые стаи обезьян.
В семь утра весь лагерь уже был на плацу – на пыльной площадке, с четырех сторон окруженной палатками. Выстроившись повзводно, солдаты старательно высовывали языки, пока офицер медицинской службы проходил по рядам, вкладывая в разинутые рты пилюли от малярии.
После утреннего осмотра те, кто был свободен от нарядов по лагерю, расходились, чтобы продолжить ежедневные занятия. Напутствуя их, полковник Пикеринг, словно заклинание твердил одну и ту же фразу: «Постарайтесь не попасть в беду, парни, держитесь подальше от неприятностей».
Под неприятностями Уилфрид Бромли Пикеринг подразумевал опасность. Здесь, в Баксинге, его денно и нощно преследовал страх, что однажды учебный патруль вернется из джунглей, неся на куске парусины простреленное тело товарища. Каждый раз. когда он смотрел вслед бредущей к южным или северным воротам группе молодых людей, одетых в зеленые, в цвет подлеска, маскхалаты, панамы с обвисшими полями и высокие полевые ботинки на шнуровке, немного похожие на боты, которые носили еще их бабушки, сердце его сжималось от предчувствия несчастья, а веко невидящего глаза трепетало, словно крыло готовой вспорхнуть птицы.
Тропинка, уходившая от лагеря на юг, пролегала по узкой полоске твердой высохшей земли, которую с одной стороны ограничивало топкое болото, а с другой – песчаные или каменистые пляжи и море. Обычно по утрам Бригг оказывался в отряде Дрисколла, однако на четвертый день сборов он обнаружил себя в арьергарде отделения, которым командовал сержант Любезноу. Бригг шел последним и, в случае чего, должен был во весь дух мчаться обратно в лагерь, чтобы сообщить о нападении. С этой задачей, как считал сам Бригг, он был вполне способен справиться.