Господи! Ну, о чем нам говорить? Я задыхаюсь уже через сутки рядом с ним. Он все время приказывает. Даже когда просит о чем-то. Все знает наперед и за меня. Что мне есть, пить, одевать, курить или не курить. Думать и говорить. Список бесконечный. Зачем мне это? Как с ним общаться? Вечно строить из себя дуру или спорить и ругаться постоянно? Что бы дождаться, когда у него лопнет терпение, и он станет насиловать меня, долбя лбом в стену? Еще раз: зачем мне это?
- Ты обиделась?- Вебер обнял меня сзади. Прижался. Своим чудесным телом. Всегда спрашивает невпопад и глупости. Ладно. Пусть трындит, если ему надо.
- Я не обиделась. Говори,- я легла и приготовилась слушать. Глаза сразу стали закрываться.
- Тебе неинтересно?- кто-то из них уже говорил мне это. Или все трое? Не помню.
- Поцелуй меня, Шурик. Как мне хорошо с тобой,- сказала я в пространство. Глаз не открывала. Губы. Теплые губы везде. Вот так лучше, точно.
Какое сегодня число? Двадцатое. Октябрь. Ну да, ну да. Совпало. В этот день, ровно год назад, я познакомилась с Александром Вебером. Он беспардонно, с холодной расчетливой наглостью влез в мою счастливую тогдашнюю жизнь и разрушил ее. Спит сейчас на правом боку, неловко вывернув руку. Рядом со мной. На пафосной огромной кровати в борделе моей нежной подружки Юлечки. Наврав с три короба о любви. Надо уходить. Но он еще слишком сильно держит меня за руку. Стоит мне пошевелиться, сразу открывает глаза. Ладно. Подождем.
Дыхание мужчины выровнялось. Рука обмякла. Я осторожно встала, одела шелковый, расшитый черными драконами белый халат, подошла к приоткрытому окну. Теплое дерево рамы красиво изгибалось крылом бабочки в сложной линии известного стиля. Я скользила пальцами по завиткам и листьям, повторяя нежную безупречность давней работы неизвестного мне мастера. Стекло запотело от близкого моего дыхания. Я непроизвольно подняла руку и прикоснулась. Не заметила сама, как мужской профиль возник на белесой поверхности. Вебер. Кто из них?
Я вспомнила то, что тяготило неясной упущенностью весь вечер. Разглагольствования Женьки-пингвина.
Пьяный от сладкого ликера и обнимающих его со всех мыслимых сторон трёх пар рук, пингвин Женька рассуждал свободно и легко. Поэт и музыкант. Он всегда любил поговорить.
- Нет таланта!
- Не поняла,- за горячими поцелуями Юлечки, я пропустила начало пылкой речи.
- Ты о чем?
- Я говорю. Красавица моя. Любовь- это талант. Как музыкальный слух, способность к рисованию или сочинительству. Не всем доступно. Кто-то может любить, кто-то нет. Это в дурацких книжках обещают, что испытывать любовь могут все, без разбора и числа. А вот хрен вам! Это чувство так же редко, как высокий айкью. Не любому везёт. При раздаче Бог наделяет им не каждого. Много званных, да мало призванных,- Женька радостно заржал и упал на ласковые руки сегодняшних своих подружек. Которых я ему организовала. Как обещала. И оплатила тоже я. В юлькином заведении строго. Деньги- всегда деньги. Хоть камни с неба.
- Нет таланта,- повторила машинально.
С отрезвляющей ясностью поняла. Нет таланта.
Нет у меня этой способности. Как музыкального слуха. Только похоть. Страсть. Желание. Не умею я. Стало легко и понятно. Никто же не помер, когда выяснилось, что мне медведь на ухо наступил. Мама только расстроилась. Давно. В детстве розовом моем. Певунья она была. Редкий голос. Не случилось у нее по жизни. Хотела искренне этого счастья для меня. Не вышло.Бывает. Нередко. Пожала плечами толстая тетенька в музыкальной школе, куда мама привела меня в семь лет. Не быть вашей девочке музыкантом или певицей. Увы. Жизнь от этого не заканчивается. Ищите в ребенке другие способности. Посоветовала преподаватель, улыбнулась сочувствующе. Мои рисунки, которые я малевала всегда и везде, не трогали моих, вечно разбирающихся между собой родителей никак.
Нет таланта. Плевать, на самом деле, что любить другого человека всей душой я не способна. Нет таланта. Есть вещи, не доступные мне. Про это я все знала.
Я размазала рисунок на стекле открытой пятерней. Глаза Веры Холодной смотрели на меня из черного отражения.
Вебер мучительно нахмурился во сне. Что-то терзало его под сомкнутыми веками. Сейчас проснётся. Я тихонько выскользнула за дверь. На свободу.
- Ты!- Юлька стояла в центре широкого коридора. Кружево черного пеньюара распахнулось красиво на белой атласной груди. Наган весело плясал, как пьяный, в ее нежной левой руке. Она, помогая себе, ухватила левую ладонь правой. Кино. Старое. Черно-белое. Немое.