Но когда вместе с ней приходили следователи, она расспрашивала меня обо всем, что я помнила: не только об Эпохе привязывания и Эпохе цепей, но и о том, как мы жили до них, когда были маленькими. Мои слушатели записывали все подряд – даже то, что, казалось, совсем не относилось к делу, поэтому я старалась рассказать побольше: например, о книгах, которые нравились нам с Эви, или о том, как мы однажды ездили в Блэкпул на выходные.
– Как давно ты перестала ходить в школу?
Я не смогла вспомнить и смутилась от этого.
– Ну а в старшую школу ты перешла?
– Перешла. Тот год был последним. Я не могу точно сказать, когда перестала ходить туда, но помню все, что мы прошли по всем предметам. Почти все.
– А вернуться в школу, – улыбнулась доктор Кэй, – ты хотела бы?
С тех пор каждый день, после обеда, ко мне приходил больничный учитель. Доктор Кэй никогда не упоминала об этом, но я знала, это она – ее безмолвная магия. Она раздобыла мне Библию, ведь я любила почитать перед сном что-нибудь знакомое. Она всегда чувствовала момент, когда меня начинали утомлять вопросы следователей, и захлопывала блокнот, оканчивая тем самым нашу беседу. Поэтому я старалась побольше разговаривать с ней, даже когда меня охватывало раздражение, – это было мое спасибо.
Разговаривали мы и о будущем.
– Задумывалась ли ты когда-нибудь о том, что бы тебе хотелось делать?
– О профессии?
– О профессии и не только. Где бы тебе хотелось жить, что повидать, какие занятия попробовать.
– Мне нравилась история, – ответила я. – В школе. И математика. Мне многие предметы нравились.
– Вот как? – Она глянула на меня поверх очков. – Это нам пригодится.
– У меня была книга «Мифы Древней Греции», – сказала я. – Пожалуй, я хотела бы побывать в Греции. Мы с Эви решили, что когда-нибудь вместе туда отправимся. Мы рассказывали эти мифы друг другу.
– И какой был твой любимый?
– Про Минотавра, конечно. Но Эви он казался страшным. Ей больше нравился про Орфея и Эвридику.
Доктор Кэй убрала блокнот и положила руку рядом с моей, но так, чтобы не коснуться меня.
– Ты непременно побываешь в Греции, Лекс, – сказала она. – И будешь изучать историю, математику и массу других предметов. Я больше чем уверена в этом.
Специалисты, которые занимались с нами, пришли к выводу, что наилучший шанс вернуться к нормальной жизни нам даст усыновление. После долгих раздумий нас решили пристроить в разные семьи. У каждого имелись какие-то свои особенности и потребности, а общение друг с другом только затормаживало процесс реабилитации; кроме того, нас было много. Я, конечно, не знаю наверняка, но мне кажется, что на этом решении настаивала доктор Кэй – именно она боролась за него у белой магнитной доски с нашими фотографиями. Вопреки всему, она верила, что время и занятия помогут нам сбросить с себя прошлое, как вышедшее из моды пальто, которое вообще не стоило покупать.
Лихорадочная деятельность, имевшая место в тот период времени, доходила до нас в последующие месяцы и годы в виде лаконичных заключений.
Самых младших разобрали первыми – они были как пластилин, и выправить их казалось гораздо проще.
Ноя отдали семейной паре, пожелавшей остаться неизвестной даже для нас, – доктор Кэй одобряла такой подход, и второй, и третий психологи тоже. Из времени, проведенного на Мур Вудс-роуд, Ной не будет помнить абсолютно ничего. Первые десять месяцев его жизни можно с легкостью стереть, как будто их никогда и не было.
Гэбриела усыновила местная семья, которая пристально следила за ходом дела и впоследствии сделала ряд громких заявлений, требуя уважать их право на частную жизнь.
Далилу – самую фотогеничную из нас – удочерила супружеская пара из Лондона, которая не могла иметь своих детей.
Эви же повезло больше всех – ее взяла семья, жившая на южном побережье. Мне ничего не рассказали о ней, кроме того, что у нее появились новые брат и сестра и что их дом находится недалеко от пляжа.
Я помню, что сообщить мне эту информацию поручили доктору Кэй; также помню, что спрашивала ее, не найдется ли у них комнаты для еще одного ребенка, будучи при этом абсолютно уверенной – это все можно легко разрешить.
– Я так не думаю, Лекс.
– А вы у них спрашивали?
– Я и так знаю, – ответила она. И неожиданно добавила: – Прости.
Таким образом без семей остались только Итан и я.
После многих недель сомнений и колебаний Пэгги, сестра Матери, согласилась присматривать за Итаном до тех пор, пока тот не окончит школу. Мол, у нее есть два взрослых сына, и она справится еще с одним. Предполагалось, что он покинет ее дом через три года, когда сдаст все экзамены, которые он сдал быстрее; хотя Итан не был бы Итаном, если бы не уложился в два года обучения. Пэгги приходила к нам как-то раз, непосредственно перед тем, как все стало совсем плохо; дверь тогда открыла ей я и поэтому думала – сейчас тетя непременно вспомнит обо мне. Однако, когда ее спросили, она стала отрицать, будто когда-либо приходила на Мур Вудс-роуд. Кроме того, Пэгги заявила, что – да простит ее Господь – она совершенно не знает, как обращаться с девочками-подростками.