Сотрудников лондонского филиала интересовали два вопроса: первый – как дела у Девлин? И второй – после того, как они получили от меня ответ на первый, – почему я вернулась?
Позвольте – теперь я расскажу немного о Девлин.
У Девлин всегда был наготове какой-нибудь потрясающий проект – абсолютно новый, – который переворачивал всю нашу жизнь с ног на голову. Недели без сна; клиенты, подобные Люциферу (сколь сложные, по ее словам, столь же и обаятельные); разнообразные претензии со стороны престарелых джентльменов, разодетых в деловые костюмы, которые она сводила на нет, – Девлин была способна выдержать все что угодно. Она запросто могла повернуться ко мне прямо во время каких-нибудь переговоров и бесстрастно поинтересоваться, как я вообще. Причем ответа Девлин ждала только одного – «Все хорошо». У меня – меняющей за пару суток уже третий часовой пояс, оставшейся без интернета из-за тайфуна, уставшей до тошноты – должно быть все хорошо.
Девлин знала людей, которые могли поставлять (а могли и не поставлять) химикаты венесуэльским наркобаронам; она водила знакомство с султанами некоторых небольших государств Ближнего Востока; и она никогда не сомневалась, что сказать. Ее глаза и залегшие под ними тени были цвета оружейной стали. В сорок два года ее сердце, утомившееся от посещения двух стран в неделю и пяти часов сна в сутки, взбунтовалось на высоте десяти тысяч семисот метров над Тихим океаном, в двух часах полета от аэропорта Чанги. «Я заподозрила неладное, – сказала она, – когда мне вдруг не захотелось выпить шампанского перед вылетом». Из экономкласса примчался врач, и сердце Девлин успокоилось. Она пришла в себя в Сингапуре и заказала напитки для всех, кто был на борту, – в качестве извинения за причиненные неудобства.
Впоследствии ей сделали операцию на сердце – инвазивная хирургия, – и с тех пор, я заметила: если она сердилась или расстраивалась во время переговоров, то неосознанно поглаживала область сердца, как будто успокаивала ребенка, – такой вот у нее появился жест.
Я часто пыталась представить, как выглядит ее шрам под рубашкой – сморщенная кожа соприкасается с белоснежной, выглаженной хлопковой тканью.
Девлин предлагала выдумать какое-нибудь дело, которое требовало бы моего присутствия в Лондоне, но тут как раз подвернулось реальное. Один из ее друзей входил в совет директоров, который собирался купить стартап – компанию, владевшую эксклюзивной кембриджской разработкой в области геномики[8].
– Как я это понимаю, – сказала Девлин. – Ты посылаешь им образец ДНК, и они предсказывают твое будущее.
Шквал информации обрушился на меня во вторник вечером. В Лондоне была полночь, я разговаривала с Девлин и открывала файлы.
– Как гадалка, что ли?
– Ну… надеюсь, что все-таки как высоконаучная гадалка. Они назвали это «ХромоКлик».
Всю неделю я засыпала по ночам, укутываясь в изнеможение, и каждое утро выпутывалась из него, заслышав звонок будильника в номере. Я приступала к работе в офисе с началом лондонского дня и продолжала ночью – с Девлин, звонившей мне из Нью-Йорка. Когда в тихий предрассветный час я выходила из офиса, в Сити было тепло и темно, я открывала окна в такси, чтобы ветерок не давал мне уснуть.
Я не отвечала на звонки Мамы и Папы. Двести сообщений от Оливии и Кристофера в чате я также оставила без внимания. Днем мне звонила доктор Кэй, несколько раз – не подряд, а с промежутками, специально, чтобы меня заинтриговать, – но и ей я не ответила. Эви была единственной, с кем я общалась. Наш план для дома на Мур Вудс-роуд постепенно вырисовывался: общественный центр, где для детей и молодежи будут организовываться такие занятия, которые никогда не одобрили бы наши Отец и Мать. Детская библиотека, групповое чтение для ребят постарше, беседы о контрацепции.
– Дискотека на роликах, – предлагала Эви.
– Буфет «Ешь-сколько-пожелаешь», – не отставала я.
– Первое в стране место для венчания геев.